На главную

22.03.2006
М.Ворона,
студент СПбДА

А.А.Гвоздецкий,
преподаватель кафедры русского народного
песенного искусства СПбГУКИ, регент храма св. Василия Великого, детского хора
Павловского собора

Ныне сложилась странная ситуация: поистине безценная жемчужина, плод русской духовной культуры - знаменное пение - практически никак не используется в храмах на Богослужении (исключения столь редкие, что они не в счет). А ведь должен быть "знаменный распев близок и дорог сердцу всякого русского православного христианина как священная мелодия, отражающая в себе всю красоту и величие русского Православия, как чистое зеркало души, создавшей эту красоту за период семивековой истории русского Православия" (прот. Борис Николаев). Особо значимым и важным представляется не только невыразимая никаким словом красота знаменного пения, но то обстоятельство, что "богослужебное знаменное пение не просто создает молитвенное настроение, но буквально понуждает человека к молитве" (Б.Кутузов), ибо оно - явление сугубо духовное, "поющее богословие", "умозрение в звуках" - создавалось подвижниками высочайшей духовной жизни, результат их духовного опыта. И это сокровище оказывается непонятным музейным материалом, которому отказывают в праве звучать на богослужениях в силу, опять-таки, "музейности и непонятности". Существует также мнение, что знаменный распев непомерно увеличивает продолжительность службы. Число же сторонников допартесных песнопений среди духовенства и клирошан столь незначительно, что можно говорить о почти полном отсутствии таковых песнопений в церковной практике сегодня.

Причин тому несколько, они тесно связаны друг с другом. Первая (и самая главная, кажется) проблема - в своем большинстве мы просто не обладаем той духовной подготовкой, которая обеспечила бы адекватное исполнение. Пение действительно духовной музыки - это огромный духовный же труд. Ведь не случайно распевщики и певчие в русском средневековье были либо монахами, либо мирянами высокой духовной жизни, следовавшими по жизненному поприщу с упованием на милость Божию и спасение. Поэтому для них были естественны, очевидны многие понятия и ощущения, увы, недоступные нам сейчас. Может быть, именно из-за этого нередко получается так, что опытные певцы, поющие сложнейшие хоровые партитуры, оказываются не в состоянии убедительно, выразительно спеть "простое" интонационно и фактурно песнопение знаменного распева.

Иная духовная основа определяет и совершенно иные структурные особенности песнопений. Слух наших современников слишком уж привык к регулярности метра, к определенной предсказуемости мелодии, гармонии, к совершенно определенным формам произведений. Этот слуховой опыт продолжает работать и в храме. Но ведь в храме все должно быть другим, ибо призвано возвещать не о дольнем, но о горнем.

Система записи допартесных песнопений сама по себе - явление уникальное, совершенное. Петь по знаменам ныне могут единицы, пение же знаменного распева по нотам существенно меняет сам результат пения, что неоднократно отмечали многие исследователи этой проблемы. Это утверждение будет непонятным музыканту до тех пор, пока он не ознакомится, хотя бы вкратце, с крюковой системой записи. Мы согласны с высказыванием протоиерея Бориса Николаева: "Можно ли осуществить знаменный распев вне знаменной семиографии? Можно, но это будет аналогично чтению ученика-первоклассника или вообще человека малограмотного. Обычно такой чтец читает монотонно, потому что он не "дорос" еще до правил пунктуации и многого другого, от чего зависит выразительное чтение. Его чтение вызывает скуку у слушателей, а порой – и отвращение. Примерно то же самое получается и со знаменной мелодией вне ее природной семиографии". Значит, невозможно заниматься знаменным пением, совершенно не знакомясь со знаменами. Ступень на пути к этому - пение по так называемым "двознаменникам", т.е. записью, содержащей одновременно нотный и крюковой варианты песнопения.

Следующий вопрос - вопрос звукоизвлечения. Как, в какой манере следует петь знаменные песнопения? Когда знаменный распев поют таким же звуком, как любое другое произведение (скажем, григорианский хорал, или западноевропейскую хоровую миниатюру) он звучит, на наш взгляд, совершенно неубедительно. Подтверждением тому могут служить, к сожалению, многочисленные неудачные аудиозаписи. Дело, видимо, в том, что обычная ныне для клиросных хоров "академическая" манера звука - явление, совершенно чуждое знаменному пению. Можно ли петь древнерусскую музыку так же, как поют музыку П.Г.Чеснокова или П.И.Чайковского?!. Естественно, остается неизвестно, как именно пели знаменные песнопения наши благочестивые предки. Утрачены безупречно верные ориентиры, и многое, видимо, будет открываться по мере вхождения в эту дивную музыку наших соотечественников уже в наше же вхождения в эту дивную музыку наших соотечественников уже в наше же время. Непонятно, какая певческая манера смогла бы сегодня наиболее адекватно выразить высокие идеи русского средневековья. Единого мнения здесь нет, да и не может быть, к сожалению. Думается, однако, что это должно быть не академическое европейское пение, которого просто не было на Руси в тот период. Скорее всего, это должно быть звукоизвлечение, более "открытое", чем академическое, близкое к народному. Естественно, невозможно сделать так, чтоб певцы академических коллективов пели таким же звуком, как певцы - фольклористы. Да это и не требуется – необходимый результат, скорее всего, находится где - то посередине. Мы просто говорим о том, что проблема характера звукоизвлечения при пении знаменных песнопений существует и требует своего решения. Главное же здесь даже не в этом. Один из современных нам старцев на вопрос о верной манере исполнения знаменных песнопений сказал, что поющий должен во время пения внимательно молиться, тогда все получится верно. Естественно, это тот высочайший идеал, к которому надо стремится всем, поющим древнюю русскую музыку, иначе ее исполнение все равно будет искусственным, "театральным".

Если концертные хоры достаточно свободны в выборе репертуара, то хоры клиросные обязательно ориентируются на эстетические предпочтения духовенства и, отчасти, прихожан конкретного храма. К сожалению, весьма часто регент вынужден петь не то, к чему лежит его душа, а то, что просит настоятель, или к чему привыкли прихожане. В храме очень важной оказывается традиция длиной в "полтора поколения" - "так пелось, когда я был еще маленьким, значит, только так должно быть всегда". Конечно, ее необходимо тоже учитывать и формировать вкус к подлинной музыке постепенно, помня о том, что без любви и милости ничего доброго не выйдет. Кстати сказать, для исполнения в храме знаменных песнопений необходимо, прежде всего, иметь таких певчих, которые были бы готовы к этому. Ведь для многих из числа весьма грамотных и опытных клиросных певчих подобная музыка скучна, непонятна, неинтересна (как неинтересна и скучна, чего греха таить, для многих из них сама служба). Пока певчие сами не почувствуют желание петь древнюю духовную музыку, все усилия регента, думаем, обречены на поражение. Пока и певчие, и прихожане, и священнослужители в конкретном храме не смогут осознать, что древние песнопения - не некий музейный материал, который, как всякий экспонируемый, а значит, "неживой" материал, наверное, не должен поощряться к применению на богослужении, пока они не почувствуют, сколь много приобретает и служба в целом, и каждый ее участник в частности, от использования на службе знаменного пения – исполнение в этом храме подобной музыки не приведет к желаемому результату.

Отдельная проблема - обучение древним песнопениям детей. Главное, что может получить детская душа, соприкасаясь со знаменным распевом - образ правильной молитвы, высоты и чистоты духовной. Имеются единичные случаи, когда детский церковный коллектив поет знаменный распев хотя бы эпизодически. А пение по крюкам - удел буквально нескольких церковных детских хоров во всей России. При работе с детьми все перечисленные выше проблемы приобретают еще большее значение, но, с другой стороны, дети быстрее взрослых способны почувствовать красоту и величие знаменного пения. Да и приверженность к западной гармонической музыке в них не столь укоренилась. Чем раньше дети соприкасаются со столь непохожей на слышанную ими даже церковную музыку, тем больших результатов можно ждать от работы с ними.

Одной из важных вех на этом пути может стать обращение к византийской православной традиции (естественно, в предельно "русифицированном" во всех отношениях варианте - без микрохроматики и очень уж мелкой мелизматики, которые нам не под силу). Чем привлекают к себе песнопения Византии? Той же, что и в знаменных песнопениях, удивительной выразительностью, которая не имеет ничего общего с театральной, но позволяет каждому поющему в хоре лично выразить свое молитвенное чувство. И.В. Болдышева замечает: "По многим причинам вновь войти в свою родную церковно-певческую древнерусскую традицию нам оказывается удобным через обращение к стоявшей у ее истоков традиции византийской, которая и после происшедших за истекшие века трансформацией не перестает являть для нас неисчерпаемое богатство. В тех монастырях и храмах, где есть расположение переходить от многоголосного пения к столповому знаменному одноголосию, греческие песнопения могут послужить удобнейшим "мостом", поскольку кроме основного голоса в них присутствует исон - звуковой символ вечности и созерцательной молитвы, т.е., условно говоря, они двухголосны. Резкий же переход от партесного пения к древнему одноголосию не всех находит подготовленными". Важно, однако, чтоб византийские песнопения стали действительно мостом, а не конечной целью работы с детьми.

Пение древней музыки оказывается для сегодняшних слушателей иногда столь странным, непонятным, что возникают курьезные случаи. Например, однажды, после удачного исполнения на литургии трехголосного "Достойно есть" раннего русского многоголосия, мы поинтересовались у одного прихожанина его мнением по поводу этого песнопения. Он сказал, что музыка прекрасная, только хор очень уж фальшивил. Мы даже не сразу поняли, что наш интервьюер за фальшивое пение принял обилие диссонансов, столь характерное для вертикали строчного и, особенно, демественного многоголосия. А мы-то старались!.. Кстати сказать, слушая и анализируя дивные образцы допартесных многоголосных песнопений, постепенно приходишь к выводу, что необычная для нашего слуха напряженная вертикаль в них - не просто диссонирующие созвучия, а точно найденные для передачи духовного смысла словесного текста в музыке выразительные средства. В этой музыке присутствует та напряженность, которая передает, видимо, напряженность духовных исканий наших благочестивых предков. В ней и дивная выразительность личной обращенности к Богу каждого участника хора и каждого слушателя. Сама диссонантность в этих песнопениях отнюдь не стихийна.

"Демественное многоголосие всегда начинается консонантным звучанием, - пишет Н.Д.Успенский - возникающая в потоке движения голосов диссонантность значительно ослабляется, иногда же заменяется консонантной музыкой в тех местах, где происходит членение произведения на мелодические строки в связи с конструкцией стихосложения текста".

Если сопоставить действительно сложную для современного слуха музыку демественных партитур с "обычными" партитурами православной музыкой следующих стилей, то нельзя не признать за первыми такие художественные достижения в области передачи музыкой сути поэтического богослужебного текста, которые никак не доступны вторым.

Необходимо признаться, что петь знаменную монодию намного сложнее, чем самую сложную по вертикали строчную партитуру - не за что прятаться, любое исполнительское несовершенство выдает себя "с головой".

Видимо, русское одноголосие - кульминационная точка развития православной музыкальной культуры. Представляется, что никакая другая музыка не может так выразить православные тексты, и это не случайно. В.В.Медушевский размышляет: "Что представляет собой хоровой унисон монодии с духовной точки зрения? Теперешнему слуху тесно в нем: слух жаждет богатства впечатлений, фактурного простора, широких пространств, дабы ничто не стесняло вожделенной мечтательной свободы. Он испытывает нечто вроде "сенсорной депривации" – мучительных состояний человека при уменьшении потока чувственных впечатлений. Хоровой унисон - нечто совершенно особенное. В акустическом отношении - предел узости и тесноты; зато в духовном смысле приоткрываются здесь широкие горизонты
содружественности. Это одно из проявлений великой тайны, заповеданной нам Христом, - тайны узкого пути, ведущего в свободу чад Божиих." Честно говоря, после одноголосного пения не хочется уже никаких "вертикальных" красот, ибо душа наслаждается таким умозрением, какое только способна воспринять. "Люби Бога так, как он заповедал любить Его, а не так, как думают любить Его самообольщенные мечтатели" – писал святитель Игнатий Брянчанинов, и выполнить хоть немного это пожелание святого легче, внимая одноголосным песнопениям, освященным чистотой жизни их создателей, их великой любовью к Богу и людям.

Думается, необходимо обобщить опыт тех немногочисленных регентов и педагогов, которые работают сейчас с допартесными песнопениями. Острая нехватка методических пособий, ориентированных на современных нам певчих, желающих освоить древние песнопения, а также нехватка пособий, адресованных детям - серьезнейшая проблема.

Образцы древнего певческого искусства, думается, будут востребованы все больше и больше, ибо представляют собой уникальный, самобытный национальный русский музыкальный певческий стиль, отражающий, как зеркало, своеобразие души народной, взгляда народного на мир. И здесь очень хочется привести еще одно рассуждение проф. В.В.Медушевского: "Говорят, своеобразие народного жизнеощущения как предметного содержания национального стиля определяется множеством факторов, среди них климат, ландшафты, темперамент народа. Это не последнее основание! Господь меняет обстоятельства и среду обитания народов при изменении их души и ради ее преображения. Пишут о безкрайности русской земли, отпечатлевшейся в стиле русской культуры. Но не прежде ли преобразилась душа,расширилась до великодушия, до способности положить жизнь за святость земли, на которой открылся ей Бог?" И - интересно - не является ли резкое уменьшение границ русской земли, наблюдаемое ныне нами, также свидетельством изменений души народной, ее измельчании и обнищании? И как знать - не поможет ли ей вновь обрести свои прекрасные качества, в числе прочих средств, обращение к чистому и незамутненному источнику - древнерусским песнопениям?

На главную