Достаточно известный в нашем краю фермер Иван Степанович, в общем-то, хороший семьянин, не скандалист и работяга, даже почти непьющий, однажды за ужином поссорился со своей супругой Анной Ивановной, женщиной весьма покладистой и по всем гражданским меркам образцовой. Поссорился, как говорится, «в пух и прах». Даже спать не пошел в спальню, а остался на ночь в гостиной на диване, объявив жене, так сказать, бойкот. Правда, никакого объявления не было, да и вообще такую выходку бойкотом и назвать как-то неловко. Ведь понятие «бойкот» предполагает в себе нечто умышленное, заранее продуманное, а у Ивана Степановича это получилось спонтанно, непроизвольно, ну, просто нечаянно.

Вся суть этого неприятного семейного инцидента заключалась в самом, казалось бы, незначительном пустяке, в таком пустяке, на что другой, может быть, и внимания-то не обратил, но Иван Степанович обратил. Да еще и как обратил.

Суть ссоры заключалась в самом обиходном, привычном ужине. Надо заметить не в качестве ужина, в чем замечательную хозяйку Анну Ивановну упрекнуть просто невозможно, а именно в самом ужине, в его ингредиентах или попросту – в продуктах.

А предыстория этой ссоры такова. Иван Степанович, кроме прочего, держал солидную свиноферму, сам резал скот, а после забоя очень любил помянуть «душу, по необходимости убиенной животины» и закусить ее же печенкой. Уж очень любил Иван Степанович печенку, пожаренную на свежем сале с луком, особенно к случаю, а каждый забой был для него случаем особенным.

В этот вечер он забил заранее намеченного кабанчика, снес ливер в кухню, надеясь увидеть его на ужин уже в готовом виде: в кипящем сале с луком на тяжелой сковородке и под соответствующей сковороде крышкой ну, словом, как обычно, а сам пошел заканчивать свои обычные дела на ферме.
Возвратившись к ужину, Ивана Степановича не уловил привычного соблазняющего запаха любимого блюда, а поскольку такого еще никогда не было, то он решил про себя, что жена, по обычной своей хозяйственной занятости, просто не справилась с текущими делами и не успела приготовить его любимое блюдо. Он тихо-смирно прошел в гостиную, включил телевизор и стал ждать. Через некоторое время в гостиную заглянула Анна Ивановна и спросила:
- А что ты сегодня ужинать не идешь?
- А у тебя уже все готово? – спросил с оживлением Иван Степанович, не отрываясь от телевизора.
- Давно уже все приготовлено. Сегодня ужин – пальчики оближешь, - ответила Анна Ивановна и уже хотела уходить в кухню, но Иван Степанович остановил ее.
- Анюта, дорогая, я тебя очень прошу, принеси, пожалуйста, поесть сюда. Передача уж очень хорошая. Отрываться не хочется.
- Сейчас принесу. Ставь столик, - ответила Анна Ивановна и вышла. Она иногда супруга баловала, и позволяла ему ужинать в гостиной на журнальном столике напротив телевизора.

Одним движением руки он подставил столик к дивану, подошел к бару, вмонтированному в сервант и по обычаю, за упокой души несчастной животины принял стаканчик «доморощенной», настоянной на калгане. Ощутив желудком приятное, обжигающее воздействие напитка собственного изготовления, резко выдохнул, понюхал манжет и устроился перед столиком дожидаться Анну Ивановну. А тут она и сама подоспела.

Когда Анна Ивановна поставила пред ним поднос и сняла салфетку, у Ивана Степановича от недоумения даже рот приоткрылся, и некоторое время он ничего не мог сказать, глядя на супругу остекленевшим взглядом.
- А где же печенка? – наконец выдавил из себя Иван Степанович.
- Какая печенка?
- Ну не твоя же. Жареная свиная печенка. - Иван Степанович начинал сердиться. Калгановка уже обработала его желудок и успела добраться до коры головного мозга. – А она еще и смеется!
- Так что ж мне плакать, что ли? Ты же прекрасно знаешь, что в печенке много холестерина, что…
- Да прекрати ты мне свои басни рассказывать. Я жрать хочу. Иди, жарь печенку, - уже во весь голос прокричал Иван Степанович, обрывая объяснения Анны Ивановны и начиная краснеть от усердия.
- Ешь что подано, а не хочешь, иди в кухню и жарь сам что тебе хочется. Меня тошнит, на твою пищу глядя, - принципиально отрезала Анна Ивановна и вышла из комнаты.
- Жри сама, свой силос, - крикнул ей вдогонку Иван Степанович и добавил довольно громко и грубо: - Дура. Отчего у него даже а горле запершило.

Это было самое страшное ругательство, которое он только мог себе позволить в отношениях к жене.
Зачем-то сделав погромче телевизор, он пару раз прошелся по комнате взад-вперед, подошел к серванту, налил еще стаканчик калгановки, выпил, понюхал манжет и стал с брезгливостью ковыряться в салате.

О его «доморощенной» нужно сказать несколько лестных слов: она была покрепче водки, но слабее спирта, однако горела так, что ею, при отсутствии бензина можно было бы с успехом заправлять, к примеру, паяльную лампу. Работала бы она не хуже чем на бензине, качество которого не всегда соответствует стандарту.

Кто-то может подумать об Иване Степановиче, что он представитель домостроевской эпохи, тиран, самодур, алкаш и пр., и пр., и при этом не забудет посочувствовать Анне Ивановне. Ничего подобного. Ивана Степановича все знали только как весьма добродушного и миролюбивого человека. Все знали так же и то, что Иван Степанович и Анна Ивановна – это самая благополучная пара в округе. А если и случаются иногда между ними какие-либо перебранки, то по такому поводу ведь говорят, что «милые ругаются, только тешатся». А к последнему случаю, связанному с печенкой, имеется забавная предыстория, тянувшаяся гораздо дольше, чем этот злополучный вечер.

Все дело в том, что примерно за полгода до этой истории, Анна Ивановна заранее поначитавшись какой-то литературы вдруг совершенно неожиданно для Ивана Степановича, стала вегетарианкой. Еду себе она стала приготавливать персонально, а до блюд Ивана Степановича не дотрагивалась, да и готовить, как казалось ему, для него стала неохотно.

С тех пор Иван Степанович во время приема пищи стал испытывать некий дискомфорт, и трапезничать, чаще всего, ему приходилось в одиночестве.

Анна Ивановна заявляла, что видеть не может, как он отравляет свой организм, а Иван Степанович на этот счет думал, - «Ну что ж поделаешь, каждый с ума сходит по-своему». Разумеется, так он думал не о себе.

Так все и тянулось, пока не взорвалась эта бомба замедленного действия, и случилось это как раз в этот незадачливый вечер. И сейчас перед ним на столике вместо ожидаемого любимого блюда – жареной печенки с луком, стояла миска с салатом из какой-то зелени, приправленной растительным маслом. Не рафинированным, к которому он привык, а натуральным, с запахом, который Иван Степанович терпеть не мог. Именно это и стало последней каплей в переполненной чаше. Разумеется, и калгановка в этом инциденте сыграла не последнюю роль.

Итак, примерно с полгода назад Анна Ивановна потихонечку начала «дурить», как считал Иван Степанович. Мало того, что сама жила почти на одной траве, так и мужу стала эту травку подсовывать, то, что он называл силосом, да лекции по оздоровлению почитывать, уверяя мужа в том, что все болезни от неправильного питания.
Поначалу, Иван Степанович, чувствовавший себя богатырем, на это смотрел сквозь пальцы: мол, подурит баба, да и кончит – работа на ферме тяжелая, на одной травке долго не протянешь. Однако как бы не так. Чем дальше, тем глубже уходила его супружница в ересь вегетарианства, заявляя, что почувствовала совсем другую жизнь - жизнь здорового человека, и нет-нет, да и пригласит мужа отведать какой-нибудь салатик из одуванчиков или еще какой-нибудь экзотической прелести. На эти приглашения, пока еще терпеливо Иван Степанович отвечал:

- Да что ж я кролик что ли? по-твоему, одуванчики есть, или курица, чтобы твое пророщеное зерно клевать. Мужику мясо надо, а то он и мужиком-то перестанет быть. Смотришь, и закукарекает вскоре. Ты мне ответь лучше, «вегатерьяне», это что за нация такая? – пока еще шутливо спрашивал он жену.

И тогда Анна Ивановна ему объясняет, что она не вегетарианка, а просто сторонник рационального питания, что вегетарианство – это совсем другое, что это идеология и не совсем научно обоснованное движение. Ну и пр., и пр.

Но какое дело Ивану Степановичу до всех этих объяснений, если он любит вкусно и обильно покушать и когда его каждое утро ждет тяжелая физическая работа на ферме. И как только Иван Степанович убедился, что эта «блажь» из головы его супруги не уходит, а наоборот укореняется, то с его стороны стало проявляться некое подобие обиды и даже недоверия в отношении искренности ее супружеских чувств.

Таким образом, новая прогрессивная мысль человечества явилась в семейной жизни Ивана Степановича и Анны Ивановны чем-то вроде яблока раздора. Здесь необходимо заметить то, что несогласие в их семейной жизни проявлялось только в отношении питания, во всем же остальном, по крайней мере, внешне, все оставалось по-прежнему.

Крикнув в закрывающуюся за спиной Анны Ивановны последний веский аргумент «дура», Иван Степанович, стал нехотя подцеплять сваливавшуюся с вилки зелень, брезгливо пережевывал ее и про себя ругая Анну Ивановну всеми бранными словами, которые только знал. В конце концов, он почувствовал себя одиноким, брошенным и несчастным, и ему стало очень жаль самого себя. В связи с этим у него вдруг появилась жгучая необходимость поговорить с кем-нибудь, излить душу, пожаловаться на жену, а приблизиться к ней он даже и в мыслях не допускал. Содействовало этой вдруг проявившейся у него сентиментальности кроме обиды, и выпитое из бутыли с «доморощенной».

Вообще-то он помногу не пивал: тот его любимый граненый стаканчик, который был побольше ста граммов, однако меньше двухсот, был его обычной нормой, но иногда он позволял себе и «расслабиться».

Наверное, не надо пояснять как это «расслабиться по-русски», и так понятно: «расслабление» идет до тех пор, пока «расслабляющийся» не изменит положение вертикальное на горизонтальное.
В этот злополучный вечер то же самое и произошло с Иваном Степановичем. Мало того, что он уже «принял на грудь» два стаканчика, то за неимением собеседника ему еще потребовался третий, потом четвертый, а потом пятый, и жареная печенка ему уже больше была не нужна. А тут как раз и собеседник нашелся – телеведущий программы новостей. Он тоже что-то говорил, но, по крайней мере, не спорил, и, пользуясь его безответностью, Иван Степанович стал делиться с ним своей обидой.

На этот раз он выговорился полностью от всей души и на самых высоких тонах. Он проклял все силосы, все соки, не дрожжевые выпечки, а так же всех вегетарианцев и сыроедов.

Все это он хотел запить еще одним стаканчиком калгановки, но попасть в любимый стаканчик из бутыли уже не мог. Вместо двух он видел четыре руки, пытающиеся ухватить сразу две бутыли и два стакана, которые он видел в отражении зеркального днища бара. Что было реально существующим, а что отражении он уже не понимал.

Наконец ему надоело проливать, он оставил бутыль в покое, кое-как подошел к двери, открыл ее, плюнул в сторону кухни, где в это время находилась Анна Ивановна, вернулся к дивану и рухнул, засыпая в падении.

Этой ночью и приснился ему тот ужасный сон, который он будет помнить очень долго.

Снится ему, что он в городе. Свинину сдал очень удачно, за хорошую цену. Денежки в нагрудном кармане сердце греют, солнышко светит, птички поют. Хорошо! Но похмельная жажда одолевает и чувствует он, что вроде в горле пересохло – пить хочется и решает зайти в знакомую пивнушку пивца испить. Благо рядом оказался. Подходит ближе и видит вместо привычной вывески над дверями «Пиво» другую вывеску, привлекательную, в западном стиле, которая и ночью светится, а на ней крупными буквами «Соки и воды».

«Что же это за дела-то такие? Неужели пивнушку закрыли? Ведь только недавно здесь был, да и антиалкогольная компания вроде давно уже закончилась. Что ж это такое?» - думал Иван Степанович, но удивляться особенно не стал, а когда вошел внутрь и увидел старую знакомую буфетчицу, помятый алюминиевый поднос с пивными кружками и вовсе успокоился.

- Мне, пожалуйста, кружечку пива, - спросил Иван Степанович и стал отсчитывать мелочь.
Буфетчица с недоумением посмотрела на него округлившимися глазами.
- Да вы что, с луны свалились? Мы уже давно пивом не торгуем.
- Как не торгуете? А чем же вы теперь торгуете?
- Странный вопрос – чем? Соками торгуем, минеральной водой, а только что подвезли и свежую, дистиллированную.

Теперь округлились газа у Ивана Степановича. Он стоял и не понимал, зачем это понадобилось торговать водой; он, например, в дождливый год не знает, куда эту самую дистиллированную воду даром отвести из огорода.

- И что, покупают? – наивно спросил он у буфетчицы.
- Конечно же, покупают. Да вы никак и впрямь с луны свалились. Вы что же не знаете, что уже давным-давно все человечество перешло на здоровый образ жизни, на правильное рациональное питание. Что уже давно не едят ни мяса, ни рыбы, ни яиц, никакой высококалорийной пищи, не говоря уж о спиртном.
- Простите, а что ж теперь едят? – с искренним недоумением промямлил Иван Степанович, а буфетчица посмотрела на него с сожалением, и уже щадящим голосом ответила.
- Теперь кушают овощи, фрукты, проращенные злаки, орехи, зелень, пьют соки, дистиллированную воду.

При напоминании опять о дистиллированной воде Ивана Степановича даже передернуло, и в его сознании невольно всплыл образ жены. Она не раз заводила разговоры на эту тему, чему он, однако, не придавал никакого значения.

Ватными ногами Иван Степанович вышел на улицу и шел неведомо куда совершенно опустошенный.
«Что ж такое происходит? – бормотал он себе под нос, - что же теперь будет с пищевой промышленностью? с сельским хозяйством? Куда, наконец, реализовать собственное поголовье? Да и зачем, собственно, у меня свинину приняли, если мясо теперь никто не ест? И почему мне ничего не сказали, где я только что сдал тушу? А вообще-то сдавал ли я ее?

От этой мысли Иван Степанович вздрогнул, и все его тело покрылось холодной испариной. Он вспомнил, что никакого мяса он никуда не сдавал, а разрубленные части туши так и лежат у него на веранде, покрытые старым покрывалом, но тут же забыл об этом своем просветлении, решив сходить на рынок и посмотреть, как там обстоят дела в мясном павильоне.

«Наверное, буфетчица меня разыграла, - думал он, - видит, что из деревни, а теперь смеются на пару с уборщицей».

Кое-как успокоив себя, Иван Степанович зашел в рынок и, нигде не задерживаясь, прошел в мясной павильон. От того, что он увидел там, его чуть инфаркт не хватил. В рядах, где всегда продавали говядину, стояли продавцы с медом, где свинину – с растительными маслами, где продавали крольчатину, птицу и прочую мелочь, продавали орехи, семечки, проращенную пшеницу.

Иван Степанович остолбенел. Руки и ноги его как у паралитика перестали слушаться, а по всему телу выступил холодный пот. Единственная мысль промелькнула в его угнетенном мозгу: - Все! Это катастрофа! Я банкрот! – и тут же проснулся.

Он соскочил с дивана и еще некоторое время никак не мог прийти в себя, но, по-философски оценив ситуацию, в глубокой задумчивости пробормотал:? - А все-таки надо закусывать... - и побрел в кухню жарить печенку с луком на нутряном сале.