На главную


12.08.2015
Станислав Смагин


Не дружи с этим мальчиком.



Политолог Станислав Смагин — о том, почему России стоит внимательно присматриваться к ментально близким государствам

Политолог Светлана Лурье в своей прекрасной статье «Утверждение механической методологии» в «Известиях» подняла в контексте греческих треволнений тему, которую стоит раскрыть подробнее. Есть и конкретный технический повод — внесенное в ГД предложение о снятии продуктовых санкций (точнее, контрсанкций) с Греции. Мотивировка — Афины, конечно, не противились в прошлом году евросоюзовским репрессиям против нашей страны, но могут воспротивиться их возможному ужесточению: греческие продукты сложно заменить отечественными, да и вообще страна-то дружественная.

Всё это так. Но в сегодняшней Европе понятия «дружественная страна» и «дружественное государство» надо разделять. Более того, к последнему добавлять уточнение «имеющее возможность эту дружественность реализовать на практике». Добавлять приходится всё реже. Ни для кого не новость, что интересы нации и интересы текущей конфигурации ее правящих элит совпадают, мягко говоря, не всегда. Но в современной Европе это несовпадение носит постоянный характер, по глубине своей уже опередив средневековый феодализм, когда война была спортом королей, а амбиции правителей не имели почти никакой корреляции с чаяниями и нуждами подданных.

Возьмем для примера две самые близкие нам культурно, ментально и исторически страны Европы — всё ту же Грецию и Сербию. Да, греки искренне хотят дружить с Россией. Да, они выбрали Ципраса, обещавшего порвать с брюссельской кабалой. Да, они убедительно подтвердили желание этого разрыва на референдуме. В итоге Ципрас имеет бледный вид и проводит фактически ту же капитулянтскую политику, что и его предшественники. Греки возмущаются, грядет чуть ли не афинский майдан, наши аналитики надеются, что по его итогам Элладу возглавит экс-министр финансов Варуфакис, еще больший нонконформист, чем Ципрас.

Допустим, даже и возглавит.

Всё равно через некоторое время он начнет сдавать позиции либо получит — вспоминаем мрачную шутку относительно официальной версии смерти Павла I — апоплексический удар в висок кассеткой, где он заснят развлекающимся с тучной черной горничной, стройным волооким юношей или же собачкой без определенных расовых и половых черт.

А Сербия? Удивительный парадокс — на низовом уровне это абсолютно русофильская страна, флаги России здесь встречаются едва ли не чаще собственной национальной символики. Однако на выборах раз за разом побеждают либо откровенно прозападные и равнодушные к России, либо в лучшем случае проводящие линию «и нашим, и вашим, и спляшем, но спляшем на европейском шляхе» политики вроде Николича. Николич чуть ли не со слезами на глазах благодарит Россию за вето на резолюцию ООН по Сребренице. Но стратегическое партнерство он строит с авторами резолюции (попутно отметившимися 16 лет назад некоторыми акциями бомбардировочного характера), а не с теми, кто одиозный документ заблокировал.

Ярчайшим образом обозначенную манеру поведения олицетворяет и глава сербского внешнеполитического ведомства Ивица Дачич. С одной стороны, в рамках возглавляемого им нынче ОБСЕ он пытается противостоять ревизии событий 1939–1945 годов, в частности пересмотру роли и места в тех событиях нашей страны. С другой — во время недавнего визита в Киев г-н Дачич пообещал, что все его соотечественники, сражающиеся нынче за Новороссию, по возвращении на родину обретут пристанище в тюремных камерах. Возможные лицемерные отговорки, что Россия формально в донбасские события не вовлечена, следовательно, отношение к ним никак не связано с отношением к России, парируется легко: Республика Сербия тоже чисто формально никак с темой Сребреницы не связана. Однако крайне грустным выглядит всё это соревнование в отговорках. Грустным, но закономерным и предсказуемым.

Мощные низовые симпатии есть у нас и в романо-германской Европе. Испанские, датские и бельгийские фермеры, возможно, не испытывают к России чувства культурной и религиозной близости, но материальные убытки от испортившихся отношений Москвы и Брюсселя ощущают хорошо. Ощущают — а толку? В Восточной и Юго-Восточной Европе вашингтоно-брюссельский прессинг на потенциально неудобные правительства начинается после их избрания. В западной части Старого Света мощные и надежные барьеры установлены еще на стадии выборов. Яркое свидетельство тому Франция, где Марин Ле Пен и ее партия имеют поддержку, сравнимую с поддержкой Геннадия Зюганова (40,31%) во втором туре отечественных президентских выборов-1996, однако в законодательной и исполнительной власти разных уровней они представлены исчезающе мало. У нас, напомню, КПРФ, несмотря на проигрыш главного приза, имела фактическое большинство в Думе и губернаторский «красный пояс».

Чудные дела. Даже Россия 1990-х кажется более соответствующей нормам демократии, чем нынешняя Европа. Вообще сходство ЕС с не самыми демократичными и либеральными государственными образованиями в истории уже заметили практически все. Вспоминается байка о Лидии Чуковской, которую однажды какой-то советский литературный чиновник упрекнул в связях с диссидентами.

— Это же враги, Лидия Корнеевна.

— Вот как! — патетически ответила дочь автора «Мойдодыра». — Значит те, кто помогает мне и публикует мои произведения, — мои враги? А те, благодаря кому я в опале, те, из-за кого мое имя запрещено даже произносить, — мои друзья?

Очень похоже на добровольно-принудительное определение врагов в «брюссельской» Европе, не находите?

Это всё не значит, что надо опустить руки, плюнуть даже на самые исторически близкие страны и отказаться от поиска тактических и стратегических партнеров на западном направлении. Но делать это надо не в ущерб собственным интересам, не испытывая чрезмерных иллюзий и выказывая на порядок большее мастерство, чем демонстрирует сейчас наша отнюдь не худшая в мире дипломатия.

Главное, надо четко понимать — при нынешнем мироустройстве у нас настоящих союзников в западной христианской и постхристианской ойкумене быть практически не может, им просто не дадут вырасти. В предыдущий раз получить союзный европейский блок мы сумели только в результате Второй мировой войны. Хотелось бы, конечно, взять новую планку без Третьей.

И мрачноватая аналогия напоследок. Белоруссия в 1942–1943 годах была — как и до этого, и после этого — безусловно пророссийской страной. Но еврокомиссар Вильгельм Кубе вряд ли был согласен с такой постановкой вопроса.

 



На главную