На главную
|
12.08.2015 Станислав Смагин
Не дружи с этим мальчиком.
Политолог Станислав Смагин — о том, почему России стоит внимательно
присматриваться к ментально близким государствам
Политолог Светлана Лурье в своей прекрасной статье «Утверждение механической
методологии» в «Известиях» подняла в контексте греческих треволнений тему,
которую стоит раскрыть подробнее. Есть и конкретный технический повод —
внесенное в ГД предложение о снятии продуктовых санкций (точнее,
контрсанкций) с Греции. Мотивировка — Афины, конечно, не противились в
прошлом году евросоюзовским репрессиям против нашей страны, но могут
воспротивиться их возможному ужесточению: греческие продукты сложно заменить
отечественными, да и вообще страна-то дружественная.
Всё это так. Но в сегодняшней Европе понятия «дружественная страна» и
«дружественное государство» надо разделять. Более того, к последнему
добавлять уточнение «имеющее возможность эту дружественность реализовать на
практике». Добавлять приходится всё реже. Ни для кого не новость, что
интересы нации и интересы текущей конфигурации ее правящих элит совпадают,
мягко говоря, не всегда. Но в современной Европе это несовпадение носит
постоянный характер, по глубине своей уже опередив средневековый феодализм,
когда война была спортом королей, а амбиции правителей не имели почти
никакой корреляции с чаяниями и нуждами подданных.
Возьмем для примера две самые близкие нам культурно, ментально и исторически
страны Европы — всё ту же Грецию и Сербию. Да, греки искренне хотят дружить
с Россией. Да, они выбрали Ципраса, обещавшего порвать с брюссельской
кабалой. Да, они убедительно подтвердили желание этого разрыва на
референдуме. В итоге Ципрас имеет бледный вид и проводит фактически ту же
капитулянтскую политику, что и его предшественники. Греки возмущаются,
грядет чуть ли не афинский майдан, наши аналитики надеются, что по его
итогам Элладу возглавит экс-министр финансов Варуфакис, еще больший
нонконформист, чем Ципрас.
Допустим, даже и возглавит.
Всё равно через некоторое время он начнет сдавать позиции либо получит —
вспоминаем мрачную шутку относительно официальной версии смерти Павла I —
апоплексический удар в висок кассеткой, где он заснят развлекающимся с
тучной черной горничной, стройным волооким юношей или же собачкой без
определенных расовых и половых черт.
А Сербия? Удивительный парадокс — на низовом уровне это абсолютно
русофильская страна, флаги России здесь встречаются едва ли не чаще
собственной национальной символики. Однако на выборах раз за разом побеждают
либо откровенно прозападные и равнодушные к России, либо в лучшем случае
проводящие линию «и нашим, и вашим, и спляшем, но спляшем на европейском
шляхе» политики вроде Николича. Николич чуть ли не со слезами на глазах
благодарит Россию за вето на резолюцию ООН по Сребренице. Но стратегическое
партнерство он строит с авторами резолюции (попутно отметившимися 16 лет
назад некоторыми акциями бомбардировочного характера), а не с теми, кто
одиозный документ заблокировал.
Ярчайшим образом обозначенную манеру поведения олицетворяет и глава
сербского внешнеполитического ведомства Ивица Дачич. С одной стороны, в
рамках возглавляемого им нынче ОБСЕ он пытается противостоять ревизии
событий 1939–1945 годов, в частности пересмотру роли и места в тех событиях
нашей страны. С другой — во время недавнего визита в Киев г-н Дачич
пообещал, что все его соотечественники, сражающиеся нынче за Новороссию, по
возвращении на родину обретут пристанище в тюремных камерах. Возможные
лицемерные отговорки, что Россия формально в донбасские события не
вовлечена, следовательно, отношение к ним никак не связано с отношением к
России, парируется легко: Республика Сербия тоже чисто формально никак с
темой Сребреницы не связана. Однако крайне грустным выглядит всё это
соревнование в отговорках. Грустным, но закономерным и предсказуемым.
Мощные низовые симпатии есть у нас и в романо-германской Европе. Испанские,
датские и бельгийские фермеры, возможно, не испытывают к России чувства
культурной и религиозной близости, но материальные убытки от испортившихся
отношений Москвы и Брюсселя ощущают хорошо. Ощущают — а толку? В Восточной и
Юго-Восточной Европе вашингтоно-брюссельский прессинг на потенциально
неудобные правительства начинается после их избрания. В западной части
Старого Света мощные и надежные барьеры установлены еще на стадии выборов.
Яркое свидетельство тому Франция, где Марин Ле Пен и ее партия имеют
поддержку, сравнимую с поддержкой Геннадия Зюганова (40,31%) во втором туре
отечественных президентских выборов-1996, однако в законодательной и
исполнительной власти разных уровней они представлены исчезающе мало. У нас,
напомню, КПРФ, несмотря на проигрыш главного приза, имела фактическое
большинство в Думе и губернаторский «красный пояс».
Чудные дела. Даже Россия 1990-х кажется более соответствующей нормам
демократии, чем нынешняя Европа. Вообще сходство ЕС с не самыми
демократичными и либеральными государственными образованиями в истории уже
заметили практически все. Вспоминается байка о Лидии Чуковской, которую
однажды какой-то советский литературный чиновник упрекнул в связях с
диссидентами.
— Это же враги, Лидия Корнеевна.
— Вот как! — патетически ответила дочь автора «Мойдодыра». — Значит те, кто
помогает мне и публикует мои произведения, — мои враги? А те, благодаря кому
я в опале, те, из-за кого мое имя запрещено даже произносить, — мои друзья?
Очень похоже на добровольно-принудительное определение врагов в
«брюссельской» Европе, не находите?
Это всё не значит, что надо опустить руки, плюнуть даже на самые исторически
близкие страны и отказаться от поиска тактических и стратегических партнеров
на западном направлении. Но делать это надо не в ущерб собственным
интересам, не испытывая чрезмерных иллюзий и выказывая на порядок большее
мастерство, чем демонстрирует сейчас наша отнюдь не худшая в мире
дипломатия.
Главное, надо четко понимать — при нынешнем мироустройстве у нас настоящих
союзников в западной христианской и постхристианской ойкумене быть
практически не может, им просто не дадут вырасти. В предыдущий раз получить
союзный европейский блок мы сумели только в результате Второй мировой войны.
Хотелось бы, конечно, взять новую планку без Третьей.
И мрачноватая аналогия напоследок. Белоруссия в 1942–1943 годах была — как и
до этого, и после этого — безусловно пророссийской страной. Но еврокомиссар
Вильгельм Кубе вряд ли был согласен с такой постановкой вопроса.
|
На главную |