Аналитика / государственность

Вторая мировая война и связанные с ней события освещаются в работах, как историков, так и писателей, работающих в жанре литературы факта. Статья основана на рассказах большого числа бывших узников концентрационного лагеря Заксенхаузен. Это последние живые свидетели и очевидцы тех событий из числа попавших в лагерь 1200 студентов чешских вузов, закрывшихся 17 ноября 1939 г.

С помощью современной методики устной истории изучено множество ранее неизвестных фактов того времени, дополненных архивными документами. В результате возникло уникальное исследование о положении людей в этом концлагере в период сразу после 22 июня 1941 г., когда чехословацкие заключенные узнали, что немецко-фашистские войска напали на Советский Союз. Все были убеждены, что СССР быстро опомнится от этого удара и его армия вскоре отразит его, освободив страну от захватчиков. Однако последовали тяжелые затяжные бои, и концлагеря начали наполняться советскими военнопленными. В исследовании отражена атмосфера концентрационного лагеря Заксенхаузен, в котором по оценочным данным содержалось около 20 тысяч советских граждан. Подробно описываются способы ликвидации и методы массового истребления, применявшиеся к этой части заключенных. В начале второй мировой войны немецкие солдаты одерживали один успех за другим, завоевывая соседние государства. Им принадлежала уже почти вся Европа. Несмотря на пакт о ненападении, подписанный между Сталиным и Гитлером, всем было очевидно, что вопрос времени, когда Гитлер нарушит договор и нападёт на Советский Союз. И многие связывали с этим событием перелом в захватнической политике Германии. В начале июня 1941 года несколько пленных, работавших в мастерских DAW концлагеря Захсенхаузен, были убеждены, что в ближайшее время должно что-то произойти. В отдельных цехах круглосуточно собирались рации и телеграфные аппараты для бронетранспортёров [1]. Офицер-эсэсовец не скрывал, что вся техника предназначена для Восточного фронта... 22 июня 1941 года над всей Европой сияло голубое небо. Пленные Заксенхаузена, узнавшие о начале войны, обнимались от счастья. Плакали. Они знали, что лавина двинулась, она обрушится и скоро придёт освобождение. Германия не выдержит войны на двух фронтах. С утра в лагере раздавалась музыка. Громкоговорители сообщали, что с раннего утра Германия находится в состоянии военного положения с Советским Союзом. Её войска победоносно наступают... В то время Иржи Коуколик уже два месяца находился в городе Дрёген (Drogen) - соседнем концлагере, являющемся частью Заксенхаузена, где строилась казарма СС. Здесь тоже играла торжественная музыка, и сообщалась важная информация. "Мы радовались, как и все пленные в концлагерях", - рассказывал мне Иржи Коуколик. "Мы бросались друг другу в объятия. Наконец-то закончились для них легкие времена... Старший нашей бригады - его звали Фидлер - хотя и носил красный знак, тут же стал самым большим патриотом, даже забыв все страдания, которые ему пришлось пережить в концлагере. В нём тут же начала пульсировать тщеславная германская кровь... Наверное, он хотел обратить на себя особое внимание, по-другому я не могу объяснить его поступок, но он побежал жаловаться на наше поведение коменданту Скопнику. Тот не поленился и прибежал в ярости. Уже издалека он кричал: "Samtliche Tschechen raus!". Обращался к нам - все чехи, мол, должны выйти из помещения. Отвёл нас за бараки и начал издевательские спортивные состязания. Кто не выдерживал, того бил, непрерывно кричал и угрожал, что он преподаст урок, как радоваться по такому случаю. Мучил нас больше часа, и мы еле доползли до барака" [2]. Поскольку 22 июня было воскресенье, заключённым позволили писать домой письма. Им хотелось упомянуть о царившем и захватившем всех настроении. И не были бы они студентами вузов, если бы не нашли выхода и не придумали уловку... "До сих пор мы храним письмо, которое я отправил своим родителям 22 июня 1941 года", - рассказал мне Зденек Лаштовка из Колина. "В нём, в частности, пишется:...es freut mich sehr, das Euch meine Freundinnen Rudlakova und Hvezdova mit Besuch grosse Freude gebracht haben... Даже самая пристальная цензура не обнаружила, что скрыто за текстом: Я рад, что мои подруги Краснова и Звездова обрадовали Вас своим визитом..." [3]. Студенты никогда с таким нетерпением не ждали немецких газет, как в последующие дни. Внимали каждой вести с фронта. Они не могли поверить, что немецкие солдаты так быстро наступают, будто нет сопротивления. На первых страницах газет с каждым днём становилось все больше фотографий советских пленных с поднятыми руками. Все газеты были полны новостей об успехах немцев. В восторге была и официальная пресс-служба НСДАП Volkischer Beobachter, которая подробно написала о подготовке к торжественному военному параду на Красной площади, к роскошному банкету в Кремле в честь победы над Москвой. Празднование планировалось на Рождество 1941 года. После появления этой информации не один заключённый загрустил, надежда на скорое освобождение растаяла. Студенты, изучавшие до заключения историю, отмечали, что гитлеровские войска наступают быстрее, чем армия Наполеона в 1812 году. Зная историю наполеоновской войны в России, обнадёживали, что Гитлер может потерпеть поражение, как Наполеон. Его армия, которая не знала, что такое русская зима, замёрзла... [4]. 1 сентября, спустя три года после начала второй мировой войны, в лагерь начали прибывать русские солдаты, взятые в плен во время первых крупных сражений. А потом прибывали все новые и новые. Страшно было смотреть на этих людей, настолько они были истощены долгим путем и голодом. Многие из них шли пешком из России. Их разместили в колонии для пленных. Вокруг неё была протянута колючая проволока, и образовался концлагерь только для советских пленных. Обращались с ними жестоко, намного хуже, чем с остальными заключёнными. В одном бараке размещалось намного больше людей. Помимо избиений и пыток, их морили голодом, а если давали еду, то настолько мало, что её не хватало даже для одного из четверых. Советских пленных косили не только голод, истощение, но и отношение старост блоков и их помощников. Мёртвых было так много, что их бросали один на другого прямо перед бараками [Там же]. И только после списания - делали это раз в день - отвозили в крематорий. "Наступало Рождество", - написал мне Ярослав Коварж. "Для нас, работавших в мастерских резьбы по дереву, наступило время производства большого количества игрушек и разных сувениров из дерева, которые эсесовцы по дешёвке раскупали для своих близких. В эти дни мы работали с утра до десяти часов вечера. И каждый раз, возвращаясь поздним вечером, за проволочным забором видели ужасающую картину. Гора мёртвых тел, накиданных до самой крыши бараков. Фриц Зикелски, которого мы все уважали, однажды проходил вместе со мной и Миреком Фейтом. При виде горы мёртвых тел нам стало плохо, но больше всего - Фрицу. Он зашатался, застонал и бросился на землю. Мы с Миреком с трудом его удержали. А на следующий день он извинился перед нами. Мы подумали - за свою слабость, а он попросил прощения как немец за те преступления, которые эсесовцы совершают по отношению к русским. Нас это удивило..." [5]. Приблизительно в то же время проходили мимо и пленные, которые трудились в мастерской по производству керамики. "Была уже поздняя ночь, - вспоминает Владимир Матейка, - когда мы закончили с обжигом глины. К колонии подъехал грузовик с русскими пленными, которые скорее всего уже были неспособны сами передвигаться. Под удары деревянных палок эсесовцы пригнали из барака четырёх русских, чтобы они сбросили из машины трупы. Может и не все ещё были мёртвые. До сих пор мне слышится звук этого глухого удара голов о бетон. Это был страшный звук. Пьяные надзиратели подгоняли беспощадными ударами и пинками. Увидев это зрелище, наш бригадир Вальтер Соммер, с горестью произнес: "Мне стыдно, что я немец..." [6]. Немцы в обмундировании СС на этот счёт не испытывали комплексов. Обращение с советскими пленными было бесчеловечным. Набрасывались на них как злые собаки, изливая свою ярость на то, что Советская армия не дает их войскам завоевать Москву. Однажды для всего лагеря разыграли особое действие. Под виселицу привели шестерых русских. "Мы сразу поняли, что последует", - вспоминает юрист, доктор Кунеш Соннтаг. "Незадолго подошла вся свита во главе с врачом. Главнокомандующий прочитал какой-то приказ, который мы до конца не поняли, так как наши бараки были дальше от виселицы. Но, тем не менее, мы поняли главное, что речь идёт о политруках, которые, несмотря на предупреждение, распространяли запрещённую большевистскую пропаганду. И за это будут висеть! Нам приказали стоять смирно и глядеть вправо. Мы увидели ужасающее действие. Старшие блоков ходили среди нас и следили, не закрываем ли мы глаза. Между каждой смертной казнью был объявлен 10-минутный перерыв, и за это время врач официально констатировал смерть. Вдруг один из приговорённых сорвал с головы шапку, бросил её на пол и изо всех сил закричал: "Да здравствует Сталин, смерть фашизму!" Не дождавшись палача, он надел на себя петлю и повесился. Его примеру последовали и остальные... Эсесовцы намеревались запугать нас, а добились обратной реакции, в наших глазах эти советские парни стали настоящими героями..." [7]. Первоначально трупы из Заксенхаузена отвозили и сжигали в крематории в Берлине. Однажды битком загруженный мертвыми грузовик с прицепом попал в автоаварию на одном из берлинских перекрёстков. Несколько трупов свалилось на тротуар [8]. Прохожие останавливались в ужасе. Это событие повлияло на принятие решения о строительстве крематория в Заксенхаузене, хотя прежде это не планировалось. При росте количества заключённых, а значит и трупов, которые невозможно было ежедневно сотнями перевозить в столицу, иного пути не было. За довольно короткое время в концлагере был построен небольшой крематорий с одной печью. Электропроводку делал и Франтишек Теплы. "В электромастерские я попал после трёх месяцев принудительных работ в Клинкерверке", - вспоминает Франтишек Теплы из Брандиса над Орлици. "Первой работой, которую я получил, было создание нового крематория. Хотя я с электричеством не работал почти шесть лет, но довольно быстро вновь всё освоил. Бригадиром был немецкий политический заключённый с именем Бём, а его помощником работал тоже немец, но с фиолетовым треугольником. Бём, хотя и носил треугольник политического заключённого, не пользовался хорошей репутацией, иначе не стал бы бригадиром именно в таком месте. Если кто-то в близлежащем деревянном строении, предназначенном для трупов, подавал признаки жизни, Бём его хладнокровно добивал большой палкой. Однажды в воскресенье привезли в лагерь двух словацких партизан, одетых ещё в мундиры бывшей чехословацкой армии. Старший блоков открыл окно и застрелил их. На телеге их перевезли в деревянную будку крематория. Но одного из них только ранили, и со временем он очнулся. Увидев это, Бём жестоко прикончил его палкой... Каждый раз, ремонтируя что-то в крематории, я узнавал новости. Например, что советских солдат возили по всей Германии, чтобы показать всем, насколько русский солдат жалкий, ничтожный и насколько ему не под силу одолеть немецкую армию..." [9]. Другие заключённые с советскими пленными непосредственно не встречались. Олдржих Фридел был одним из тех, на кого этот приказ не распространялся. Вот как бывший медик попал работать в так называемый "руссенревир". "Это произошло ровно за два месяца до моего освобождения, о чём я тогда и не мечтал", - вспоминает доктор Олдржих Фридел. Я работал тюремным врачом. Вместе со мной был и бывший медик Мирослав Зламал. Большинство терапевтов были поляками, некоторые даже в звании профессора. Главврачом являлся немецкий заключённый доктор Карл Гарзен из Берлина. В русской колонии ежедневно умирало от ста до двухсот человек. Они погибали прежде всего от голода, а также от дизентерии и сыпного тифа, которые в то время бушевали в концлагере. Не говоря о тех, которых просто убили. Русские заключённые практически не получали никакой еды и неоднократно утром я обнаруживал разорванные трупы - от жуткого голода заключённые ночью вырывали у других умерших сердце, печень... Это конечно ужасно говорить, но это так... Большую часть дня они полуголыми стояли на морозе и только к ночи их загоняли, как скотину, в бараки, в которых не было даже сенников, и все они лежали на холодном полу... Мне запомнился один случай - больной тифом с высокой температурой выпрыгнул из окна. Немецкие солдаты, которые сторожили только русский отсек, тут же стали стрелять из пулемёта по деревянному зданию. Десять человек на месте пристрелили, а большую часть ранили. Тогда счастье улыбнулось мне, и я остался в живых... Или припоминаю случай, когда одна берлинская фирма очищала от вшей бараки "руссенревира". После проведённой дезинфекции заключённых намеренно загнали в непроветренные бараки - тогда отравилось приблизительно пятьсот пленных. И хотя под утро некоторые из них ещё оставались в живых, всех отнесли в крематорий..." [10]. Колония была давно переполнена русскими пленными, а транспорты с новичками всё прибывали. Тогда оберфюрер Лориц придумал изощренный способ, как избавляться от русских быстро и беспроблемно. Одно из помещений обставить под ординаторскую. Пленного примет эсесовец, переодетый врачом в белом халате, взвесит его и измерит рост. В момент, когда к голове приложат рейку измерителя, в стене откроется маленькое отверстие и через глушитель пролетит пуля - точный бесшумный выстрел. Чтобы остальным не было слышно, во всём здании будет громко звучать музыка. Достоверность усиливается развешенными по стенам картинками с изображением человеческого тела, белыми тумбочками и керамической плиткой. Это идея, несомненно, понравилась, так как скоро началось строительство специального барака [11]. И вели стройку в Индустрихофе, где был крематорий. Во всяком случае, трупы не надо было далеко возить... Никто из заключённых не подозревал о том, какой дом ужаса строится в Индустрихофе. Столяры и плотники построили здание за нескольких дней. Подозрительным показалось то, что проекты сильно отличались от проектов существующих бараков. А потом и сам бригадир проговорился. Наступило время работ электриков. Среди них был и Франтишек Теплы. "Сначала мы притащили распределительное устройство. Комплектовали его в большом деревянном бараке, похожем на гараж. Он был в два раза выше наших блоков. Старший по цеху поручил мне провести установку радиооборудования, включающего громкую связь и световое распределение. В это время барак уже опустел, столяры и плотники свою работу завершили, дело было только за мной. Всё сооружение производило странное впечатление. Здание было разделено на несколько частей. Я всё перемерил и составил список необходимого материала. Между тем появился немецкий заключённый, который принёс мне канатные блоки, груз, канат. Именно он монтировал прибор для измерения людей. От него я узнал, что это сооружение предназначено для расстрела русских пленных. Я убежал в мастерскую и обо всём рассказал бригадиру. Я отказался от этой работы и предложил ему послать туда кого-то другого. Я мог позволить себе этого, поскольку он оказался волевым и честным человеком, мастером своего дела. Его звали Вилли, он был коммунист. Сказал, что ему русские ближе, чем мне, потому что он с ними работал в Советском Союзе. С тем, что там должно происходить, не был согласен, но в то же время ему казалось, что для русских пленных это своего рода освобождение. Они достаточно уже натерпелись и наголодались... Установку нельзя было задерживать, поэтому вызвали всю нашу бригаду. За это время привезли три полевых крематория. Во все вмонтированы большие электрические вентиляторы для вдувания воздуха, чтобы жар был сильнее [9]. Франтишеку Теплы так и не удалось отделаться от работ на будущем лобном месте. Больше повезло студенту из Брно, ныне живущему в городе Влашске Мезиржичи. Он просил не называть его настоящего имени, в воспоминаниях упоминать его под псевдонимом инженер За. Прочитав эту рукопись, он всё-таки согласился полностью назвать своё имя - инженер Энгелберт Затлоукал. "Проекты новой фабрики по уничтожению людей разработали в строительной конторе. В течение четырнадцати дней было построено большое здание, напоминающее деревенский двор. Случайный прохожий мог запросто сказать: Какой красивый дом. Да, красивый, но какой ужас должно было скрывать от человеческого взгляда это здание с необычными маленькими окошками и необычной большой дымовой трубой... Тогда я работал электриком на фабрике по производству обуви. Стройка почти завершилась, осталось сделать электропроводку. Заведующий электротделением, офицер СС, имя которого не помню, приказал мне обойти всю стройку, осмотреть и доделать всё необходимое. Я был удивлён, что получил столь ответственную работу. За коробку сигарет я узнал от бригадира, для чего предназначено здание. После убийств, которые мне пришлось в течение двух лет наблюдать в концлагере, я зримо представил себе, что здесь будет происходить. И вдруг почувствовал невероятное отвращение. Со сложными чувствами я остановился в помещении, которое без всякого смущения эсесовец назвал "Schusskammer", или "комната для убийств". В углу его находилось пространство размерами полтора на полтора метра. В стене было узкое отверстие - для убийцы. Для каких целей предназначены следующие помещения, никому из нас не было известно. Но понятно - для пыток и убийства невиновных. Позже стало ясно, что два помещения послужат в качестве газовых камер. При одной лишь мысли, что я должен вмонтировать электрический прибор для убийства, мне стало плохо. Я не мог просто отказаться от этого дела - сам бы себя приговорил к штрафной, в худшем случае к немедленному расстрелу. После долгих раздумий я принял решение: зайти в строительную контору и сообщить бригадиру, что после тщательного изучения плана понял, что мне не справиться. Меня обуревала одна мысль, что на этом лобном месте могу оказаться сам. Да, лучше погибнуть сейчас же, чем когда-то попасть в то помещение, откуда идет смерть. Я никогда не сожалел об этом решении и примирился с потерей неплохого рабочего места электрика..." [12]. В одной части здания освещение было достаточно слабым и в каждом углу висели репродукторы, чтобы не были слышны звуки из соседних комнат. Чаще всего звучала музыка по радио или пластинки с немецким маршем. Другую часть барака составляло помещение, тянувшееся по всей ширине барака и имевшее форму неправильного шестиугольника. Напротив двери стоял маленький столик с пишущей машинкой. Незаметным входом можно было пройти в небольшую комнату площадью 5 на 4,5 метра., в которой сидел в ожидании убийца с заряженным пистолетом [13]. Прямо у дверей на видном месте стояли госпитальные весы. Чуть дальше находился прибор для измерения роста. Из этого помещения проход вел в четвёртое помещение, того же размера. Освещение там было двойное: обыкновенное и красное. "Меня заинтересовал прибор для измерения роста в третьем помещении", - вновь размышляет Франтишек Теплы. "Рейка, которая прикладывалась к голове с лёгкостью и бесшумно продвигалась в отверстие стены. В третьем и четвёртом помещениях меня поразили двойные стены толщиной в один метр, заполненные опилками. И потолок был толще... Всё это я видел до предстоящих массовых казней. В разгар убийств я попал туда к счастью только однажды, но это поразило навсегда. Меня вызвали исправить свет в третьем помещении, предназначенном для трупов. Первым, что меня удивило, было изображение большого красного креста. Во второй части барака всё было белым, как в больнице, на вешалках висели белые халаты. В третьем помещении, недалеко от весов, находилась потайная железная решётка. Она была выкрашена в красный цвет, и во время казней через неё стекала кровь. По стенам сверху донизу висели куски белого полотна... Дверь в крематорий была распахнута, там стоял эсесовец. Я понимал - чем меньше буду знать, тем дольше проживу. Те, кто много видел и слышал, долго в живых не оставались. Рядом находились двое заключённых, которые оттаскивали трупы в крематорий. В остальное время они очищали печи, выносили пепел. Полагаю, именно они чистили также решётку и пол. Одним из них оказался Бём. Заметил меня, он поздоровался со мной рукопожатием, будто мы давние, хорошие приятели. Но его коварство я до смерти не забуду... Поинтересовался, что в лагере нового, так как он и его помощник там уже не ночевали. Их изолировали от остальных заключённых, чтобы не распространяли слухи о том, что на самом деле здесь творится. Предложил мне сигарету. Я растерялся, потому что курить в рабочее время было строго запрещено, но он меня уверил, что не стоит беспокоиться. Перекур им позволен. Тем более, что сейчас они не работают, у них санитарный день. Помню, как он внезапно добавил: Heute kommt wieder ein Theatre, сегодня опять спектакль! Это означало, что вечером и ночью они продолжат с расстрелом русских пленных. Эсесовцы, заступившие на дежурство, сильно напьются и даже утром во время ежедневной переклички будут нетрезвыми. Того, кто расстреливал больше всех, я каждый раз узнавал по белым плечам - делая свое дело, он обычно прислонялся к белой стене..." [14]. Казни проводились только вечером и ночью. В это время всем остальным заключённым было строго запрещено выходить. Никто не должен был знать, что происходит в Индустрихофе. Запрещено было даже в окно смотреть. Но из ближайших бараков кое-что можно было разглядеть. Деревянные доски не прилегали плотно друг к другу, и через щель можно было наблюдать, как отводят русских пленных. Сначала их загоняли в грузовики с чехлом или в полицейские машины. Некоторые из них были переделаны так, чтобы выхлопной газ попадал внутрь машины [15]. И хотя Индустрихоф находился недалеко, большинство пленных отравились в этой "душегубке" во время переезда. Водитель намеренно продлевал езду и ехал кругами. Возвращаясь, дверь грузовика держали открытой, чтобы проветрилось от зловония гари, и никто ни о чем не догадался... Вначале всё проходило гладко, как задумал Лориц. Проблемы появились, когда русские стали что-то подозревать... Отказывались садиться в машины, начали бунтовать. Нескольких из них на месте застрелили, и на время толпа притихла. Потом для голодом истощенных русских придумали новую хитрость. В машины им бросали испорченные, гнилые буряки, и они давились, лишь бы кусочек захватить [Там же]. Заманить их эсесовцам удалось лишь под предлогом, что их отправляют на сельскохозяйственные работы, и до этого они должны пройти медосмотр... "Однажды я трудился в противовоздушном укрытии СС примерно с семи вечера до одиннадцати", - продолжает свой скорбный рассказ Франтишек Теплы. "Я видел, как заключённые влезают в грузовики и их отвозят. Из всего, что я понаблюдал в Индустрихофе и о чём мне рассказал Бём, я представил картину массовых убийств. В первом помещении приговорённые раздевались догола и с одеждой под мышкой по одному входили во второе помещение. За пишущей машинкой в белом халате сидел якобы врач. Движением руки показывал, куда положить одежду. Проходили в следующее помещение, где находились весы и прибор для измерения роста. Во время измерения врач будто бы прикладывал к голове рейку и требовал стоять не поворачиваясь. Одновременно нажимал справа на кнопку. В помещении за стеной, где стоял эсесовец с заряженным пистолетом, начинала мигать красная лампочка - сигнал, что пленный готов. Пуля попадала несчастному в голову. В случае, если решётка, на которую застреленный сваливался, не была покрашена в красный цвет, то он перед смертью видел капли крови после предыдущего убийства. Настороженность вызывали и следы от пуль на стене... Как только убитый сваливался, прибегали Бём с помощниками и труп оттаскивали, схватив его за руки и ноги. Потом быстро очищали решётки от крови, и следовало продолжение... Непрерывно играла музыка, как правило, из каждого репродуктора разная, чтобы заглушила стрельбу и крики... Сжигание и расстрелы одновременно не проводились. Сначала накапливали трупы, а потом сжигали. Полевые крематории обладали достаточной мощностью, один труп сгорал за девять минут. Трупов было столько, что режим не соблюдался. Случалось, что черепа и бедренные кости не сгорали до конца. Чтобы никто не узнал, сколько трупов превратилось в пепел, из евреев образовали команду, разбивающую молотком не сгоревшие части тела... Из труб непрестанно валил чёрный дым, иногда появлялся и белый, сигнализирующий, что в печь бросили следующий труп. Сильный ветер со стороны крематория создавал над концлагерём сильное, затяжное зловоние... [14]. Предполагается, что только в Заксенхаузене было казнено около двадцати тысяч русских пленных. Неспроста весь комплекс получил название "З-Станция". Буква З в данном случае означает конец не только алфавита, но и жизни. Последняя станция. Поскольку концлагерь Заксенхаузен был каким-то учебным центром, верховный штаб концлагерей собрал там всех комендантов лагерей, чтобы ознакомить их с методом быстрого и довольно лёгкого способа ликвидации русских пленных. Я узнал об этом из материалов нюрнбергского архива, где обнаружил и показания бывшего главнокомандующего концлагеря Маутхаузен Франца Цириса: "Примерно в конце 1941 года все коменданты лагерей получили приказ прибыть в Заксенхаузен, чтобы познакомится, каким способом можно быстро ликвидировать политических работников и русских комиссаров. По одному их водили по тёмному коридору в помещение, где громко играло радио. На противоположной стене располагалась доска, за которой находилось движущееся устройство для закрепления оружия. Эсесовцы из штаба были в хорошем настроении. Это изобретение придумал оберфюрер СС Лориц. После выстрела труп бросали на доску, выносили и с невероятной бесчувственностью скидывали в одну кучу. Напротив хранилища, где хранились трупы, находились непрерывно работающие крематории. Ежедневная норма была от тысячи пятисот до двух тысяч трупов. Когда мы туда прибыли, расстрел шел уже четырнадцать дней..." [16]. В нюрнбергском архиве находится протокол процесса над убийцей Вильгельмом Шубертом. Прокурор спрашивал, участвовал ли он в расстреле русских пленных. Шуберт хладнокровно ответил: "Конечно..." Следуют вопросы и ответы: Прокурор: Кто отправлял заключённых в так называемую ординаторскую? Шуберт: Пять тысяч послал я. Прокурор: И вы выдавали себя за врача? Шуберт: Да, я был одет как врач. Прокурор: Что вы делали, сидя в белом халате в приёмной? Шуберт: В правой руке я держал шпатель, а в левой мел. Если у пленника были золотые или вообще искусственные зубы, на груди я рисовал крест. Прокурор: Вы стреляли? Шуберт: Да, лично я собственной рукой убил 636 военных пленных. Прокурор: Каким орденом вы были награждены, подсудимый Шуберт, за эти чудовищные преступления? Шуберт: Военным крестом второй степени с мечами! За массовые убийства награждались и другие. Студенты об этом узнавали из газет и журналов. Их имена чаще всего печатались вместе с остальными в разделе "Самые заслуженные солдаты Третьего рейха". Кроме того, наиболее усердные получили премию - отдых на острове Капри в Италии. В журнале "Illustrierte Beobachter" студенты узнали весь взвод палачей из Заксенхаузена. Под фотографиями была напечатано, что они находятся на заслуженном отдыхе...

ЛИТЕРАТУРА 1. Akce 17. listopad. Pr., 1974. S. 92. 2. Беседа с Иржи Коуколиком. Магнитофонная запись из архива Й. Лейкерта (далее - М/з) № 173. 3. Беседа со Зденеком Лаштовкой. М/з № 128. 4. Воспоминания Карела Ежека, Арнольда Будика (задокументировано Й.Лейкертом). 5. Переписка с Ярославом Коваржом. Письмо № 55 (архив Й.Лейкерта). 6. Беседа с Владимиром Матейко. М/з № 151. 7. Беседа с доктором Кунешом Соннтагом. М/з № 83. 8. Sachsenhausen. Berlin, 1960. S. 58. 9. Беседа с Франтишеком Теплы. М/з № 180. 10. Беседа с доктором Олдржихом Фриделем. М/з № 174. 11. 17. listopad 1939. Odboj ceskoslovenskeho studentstva. Pr., 1945. S.110. 12. Беседа с инженером Энгелбертом Затлоукалом. М/з № 186. 13. Persekuce ceskeho studentstva za okupace. Pr., 1945. S. 99. 14. Беседа с Франтишеком Теплы. М/з № 179. 15. Salbmann F. Dlouha noc. Praha 1964. S. 143. 16. Bayerisches Staatsarchiv v Norimbergu. 17. Cilek R. Sedemnacty listopad 1939. Pr., 1964. 18. Gwiazdomorski J. Wspomnienia z Sachsenhausen. Krakov, 1975. 19. Koukolik J. Sam neprojdes. Pr., 1989. 20. Norimbersky proces I. - II. Pr., 1953. 21. Pasak T. Odkaz 17. listopadu 1939 dnesku. Pr., 1979. 22. Sachso. P., 1982. Имена участников бесед: Ing. Arnold Budik, MUDr. Oldrich Friedel, Karel Jezek, Jiri Koukolik, Jaroslav Kovar, Zdenek Lastovka, Vladimir Matejka, JUDr. Kunes Sonntag, Frantisek Teply, Ing. Engelbert Zatloukal. Использованы архивные фонды: Mestskeho vyboru Ceskeho zvazu bojovnikov za slobodu v Brne; Nationale Mahn- und Gedenkstatte Sachsenhausen; Slovenskeho narodneho archivu v Bratislave; Univerzity Karlovej v Prahe; Ustredneho vyboru Ceskeho zvazu bojovnikov za slobodu v Prahe (ныне - Badatelske stredisko Historickeho ustavu CA v Prahe). Йозеф ЛАЙКЕРТ Восточноевропейские исследования. 2006, № 3 (М.: РАН) Перевод: Наташа Мороховичова