Есть въ мірѣ чудесная страна – Египетъ. По обѣимъ сторонамъ ея, съ востока и запада, разстилаются страшныя песчаныя пустыни, лишенныя всякой растительности и жизни. Видъ мертвой пустыни, необозримость песчаныхъ равнинъ, однообразіе и глубокое, царствующее тамъ, молчаніе – производятъ сильное впечатлѣніе на душу. Тѣмъ болѣе своей противоположностью этому царству смерти поражаетъ видъ цвѣтущей долины Египта. Но и самый Египетъ былъ бы такой же песчаной пустыней, если бы его не орошала великая рѣка – Нилъ, потому что въ тѣхъ странахъ никогда не бываетъ дождя, и солнце свѣтитъ круглый годъ съ безоблачнаго неба, озаряя все ослѣпительнымъ блескомъ. Съ ненарушимой правильностью разливается Нилъ ежегодно, и такъ же правильно жизнь природы то замараетъ въ Египтѣ, истощаясь отъ засухи, то вновь возрождается послѣ плодотворнаго разлитія. Нигдѣ нѣтъ такой противоположности яркаго свѣта и тѣни, жизни и смерти, какъ въ Египтѣ, – нигдѣ правильная смѣна явленій природы – возрожденія и истощанія – не говоритъ такъ ясно о тлѣнности всего живущаго и будущемъ обновленіи. Нигдѣ поэтому столь строго не задумывались люди о загробномъ существованіи – и вотъ воздвиглись пирамиды, разстроились цѣлые города мертвыхъ, и всюду – гробницы, и всюду – мысль о ничтожествѣ и тлѣнности земной жизни... Земная жизнь коротка, а загробная вѣчна – и Египтяне не щадили трудовъ, чтобы увѣковѣчить свое посмертное существованіе. Но только христіанская вѣра озарила истиннымъ свѣтомъ великую тайну, которая такъ глубоко занимала душу древнихъ Египтянъ, – тайну будущей жизни, безсмертія души и послѣдняго воздаянія. И ненужными оказались вѣковѣчныя пирамиды и пышныя гробницы; излишними стали всѣ заботы о сохраненіи мумій{1}. Не о сохраненіи тлѣннаго тѣла – о чистотѣ безсмертной души, о святости жизни, по заповѣдямъ Евангелія – вотъ о чемъ необходимо было ревновать теперь для вѣчнаго блаженства, и не мудрено, что «нигдѣ слова Евангельскаго ученія, ни надъ кѣмъ не явили столько силы, какъ въ Египтѣ»{2}.

Въ половинѣ третьяго столѣтія близъ Гераклеополя, расположеннаго на лѣвомъ берегу Нила, въ селеніи Кома, у христіанскихъ родителей родился сынъ Антоній{3}. Родители его были люди зажиточные{4}. Они обучили своего сына чтенію и письму на родномъ коптскомъ нарѣчіи, но, охраняя его какъ зеницу ока, не желали знакомить его съ греческой образованностью{5}: слава свѣтской учености не привлекала ихъ. Чистое евангельское ученіе всецѣло было воспринято юнымъ Антоніемъ и овладѣло его душой, безъ всякихъ постороннихъ вліяній. Его отпускали изъ родительскаго крова только въ храмъ Божій. Но юноша и самъ не рвался наружу: его тихій, задумчивый характеръ располагалъ его къ уединенному размышленію о глубокихъ истинахъ вѣры.

Благодать Божія безпрепятственно дѣйствовала въ немъ на созиданіе его, и онъ рано уже почувствовалъ сладость жизни по Богу... Пока живы были родители, Антоній спокойно отдавался своимъ духовнымъ стремленіямъ. Но вотъ они скончались, когда ему минуло не болѣе 20 лѣтъ. Кромѣ обременительныхъ хлопотъ по хозяйству, ему предстояло позаботиться о воспитаніи и устройствѣ малолѣтней сестры. На первыхъ же порахъ пришлось ему увидать, какъ трудно служить двумъ господамъ – Богу и міру, какъ далеко онъ уже отрѣшился отъ многозаботливой мірской жизни. Чаще и чаще ему приходило на мысль – оставить все и посвятить всего себя только служенію Богу. Не разъ приходили ему на умъ евангельскій юноша, исполнившій весь законъ, но не послѣдовавшій зову Спасителя изъ любви къ богатству, – и, въ противоположность ему, самоотверженная любовь апостоловъ, оставившихъ все изъ любви къ Учителю.

Среди такихъ размышленій однажды онъ пришелъ во храмъ, и первое, что онъ услышалъ, были слова Евангелія: «аще хощеши совершенъ быти, иди, продаждь имѣніе твое, и даждь нищимъ: и имѣти имаши сокровище на небеси»{6}.

Въ этихъ словахъ онъ услышалъ какъ-бы отвѣтъ свыше на запросы своей совѣсти и Божіе благословеніе на исполненіе тайныхъ стремленій своей души. Вскорѣ онъ продалъ свои имѣнія и раздѣлилъ свое имущество бѣднымъ. Сестру свою онъ поручилъ дѣвамъ, посвятившимъ себя на служеніе Богу{7}.

Въ Египтѣ уже были отшельники. Оставивъ жилые мѣста, они жили въ опустѣлыхъ каменныхъ гробницахъ. Ихъ примѣру послѣдовалъ и Антоній. Сначала онъ поселился недалеко отъ родного селенія, а затѣмъ – и дальше. Одинъ крестьянинъ приносилъ ему хлѣбъ и отбиралъ для продажи его рукодѣлія. Антоній дѣлилъ свое время между молитвою и трудомъ. Самъ Господь научилъ его такому образу жизни. Однажды шелъ онъ по пустынѣ, занятый одною мыслію о спасеніи души. Вдругъ видитъ – сидитъ кто-то похожій на него, – сидитъ и работаетъ, затѣмъ встаетъ для молитвы и снова садится за работу. Опять молитва и опять трудъ... То былъ ангелъ Божій. «Вотъ такъ поступай и ты – и спасешься»! сказалъ ангелъ{8}. Вотъ какъ описываетъ его «жестокое житіе» церковный историкъ Созоменъ: «Пищею его былъ только хлѣбъ съ солью, питьемъ – вода, а временемъ обѣда – закатъ солнца; нерѣдко, впрочемъ, дня по два и болѣе оставался онъ безъ пищи; бодрствовалъ же онъ, можно сказать, цѣлыя ночи и въ молитвѣ встрѣчалъ день... Ложился большею частію на голой землѣ... Лѣности терпѣть не могъ, и работа не выходила у него изъ рукъ цѣлый день»{9}. Одеждою ему служила власяница.

Святая церковь такъ прославляетъ чудесную рѣшимость св. Антонія – отречься отъ міра для безпрепятственнаго служенія Богу{10}:

«Преподобие отче, изъ младенчества прилежно обучився, органъ былъ еси Святаго Духа»!..

«Преподобие отче, гласъ Евангелія Господня услышавъ, міръ оставилъ ecu, богатство и славу въ ничтоже вмѣнивъ. Тѣмъ всѣмъ вопіялъ еси: возлюбите Бога и обрящете благодать вѣчную»...

«Преподобие отче Антоніе, истинныя ради жизни во гробѣ заключился еси, никакоже бояся невидимыхъ враговъ».

«Христовъ гласъ услышавъ, шествовалъ еси въ слѣдъ Того заповѣдей и отверглъ еси попеченія вся, стяжаній, имѣній, и рабовъ твоихъ, и сестры любленіе, Богоносе Антоніе, и единъ въ пустыняхъ Богу бесѣдуя чистѣйше, разума благодать пріялъ еси»!..

«Ревнителя Илію нравы подражая, Крестителю правыми стезями послѣдуя, отче Антоніе, пустыни былъ еси житель, и вселенную утвердилъ еси молитвами твоими»...

«Душу твою связавъ любовію Христовою, земная возненавидѣвъ вся мудрѣ, водворился еси, отче преподобие, въ пустыняхъ и горахъ»...

«Младъ сый возрастомъ тѣлесе, новъ путь добродѣтели воспріемъ, симъ безбѣдно шествовалъ еси, закону новому повинуяся Спасову, и живоноснымъ повелѣніямъ Евангелія послѣдуя»...

Начало подвижничества – послушаніе. «Безъ повѣрки своей жизни жизнію другихъ никто не достигалъ высшихъ степеней подвижнической жизни»{11}. Удалившись отъ міра. Антоній посѣщалъ сперва старцевъ, уже прославившихся святою жизнію, и учился у нихъ правиламъ подвижничества. Подобно мудрой пчелѣ, онъ отовсюду собиралъ себѣ духовный медъ, слагая его въ сердце свое, какъ въ улей. Но иное дѣло – знакомиться съ правилами подвижничества, иное – самому проходить подвижническую жизнь и бороться съ искушеніями. Грѣхъ въ насъ молчитъ, когда мы не обращаемъ на него вниманія, не стремимся искоренить его. Но – какъ только мы возстанемъ на него, онъ, по словамъ св. Лѣствичника, подымается, какъ тысячеглавый змѣй, и испускаетъ страшные вопли, и вся бездна зла, таившаяся въ человѣкѣ, возметается, какъ вихрь. Страшную борьбу съ грѣховной нечистотой выдержалъ св. Антоній. Врагъ рода человѣческаго ожесточенно напалъ на него.

Искушая человѣка, діаволъ всегда привязывается къ нашимъ человѣческимъ потребностямъ и старается раздуть ихъ до сильной страсти. А тамъ уже грозитъ и паденіе.

Вполнѣ естественно, что у Антонія не разъ являлось въ его одиночествѣ тоскливое чувство о прошломъ, – о родимомъ гнѣздѣ, гдѣ онъ мирно возрасталъ, о поляхъ, на которыхъ трудились его предки и родители. Всплывалъ въ душѣ кроткій образъ любимой сестры, покинутой на чужихъ рукахъ. Прицѣпившись къ этому, діаволъ началъ искушать его.

Смотри – какой мертвенный видъ въ пустынѣ! Какъ жгуче дыханіе раскаленнаго воздуха! А родныя поля покрыты свѣжей изумрудной зеленью, точно бархатнымъ ковромъ, и испещрены цвѣтами или созрѣвшими сочными дынями и огурцами. Тучныя нивы склоняются подъ тяжестью колоса, обѣщая жатву сторицею. Какъ пріятно было, послѣ трудоваго дня, подъ тѣнью пальмъ, любоваться закатомъ солнца неизъяснимой прелести, когда все кругомъ облито нѣжнымъ фіалетовымъ свѣтомъ, а далекія горы горятъ розоватымъ пурпуромъ! Какъ освѣжительны блестящіе голубые каналы!.. Зачѣмъ покинуто все это? Развѣ невозможно было угодить Господу, мирно наслаждаясь Его дарами? И что тебѣ предстоитъ впереди? «Твердѣйшаго страдальчества знойное и мразное житіе», бездна лишеній, безпомощная старость, безвѣстная кончина... И добро бы все это скоро окончилось! Но – нѣтъ!.. Годы, можетъ быть – десятки годовъ впереди, которымъ и конца невидно... Такіе помыслы волновали душу Антонія, но его непоколебимая вѣра въ Бога, вмѣстѣ съ мыслью о ничтожествѣ благъ міра сего, и твердая рѣшимость всѣмъ пожертвовать для Бога превозмогли искушеніе. «Сія силою Христовою Антоніева на діавола бысть первая побѣда»{12}!

Но врагъ упоренъ и не скоро отступаетъ отъ человѣка. Только что потерпѣвъ пораженіе, онъ вновь начинаетъ свои нападенія.

Мысли объ оставленныхъ въ мірѣ благахъ перестали безпокоить душу Антонія. Теперь умственный взоръ его обращается на себя самого. Его поражаетъ одиночество въ пустынѣ. Не съ кѣмъ слова промолвить. Въ умѣ возникаютъ картины счастливой семейной жизни. Развѣ не самъ Господь благословилъ супружескій союзъ?! Почуялись естественныя движенія молодыхъ лѣтъ, – и искушеніе созрѣло... Нечистые помыслы, точно вырвавшись изъ темницы, заполонили душу. Ни днемъ, ни ночью не давали они покоя подвижнику. Плотскія влеченія разгорѣлись страшнымъ пожаромъ. Женская краса являлась въ видѣніяхъ, одно обольстительнѣе другого. Въ жестокой борьбѣ – вырываясь какъ-бы изъ плѣна, Антоній устремлялъ свои очи къ созерцанію неизреченной красоты высшаго духовнаго міра, къ радостямъ райскаго блаженства, съ пламенной молитвой о помощи прибѣгалъ къ Богу и спѣшилъ погасить пламень страстей постомъ и крайнимъ утомленіемъ плоти{13}. Наконецъ – самое безобразіе и возмутительность вражескихъ обольщеній породили въ душѣ его отвращеніе и гнѣвъ на нечистыя движенія плоти, а «чувство ненависти къ страстнымъ движеніямъ суть огненныя стрѣлы, поражающія врага»{14}. Могучимъ подвигомъ духа, съ Божіей помощью, искушеніе было побѣждено – и затихло...

Такъ померкли для Антонія красоты міра сладости чувственныя преогорчились, земныя сокровища превратились въ уметы{15}.

Началось послѣднее – и самое тонкое искушеніе. Можно замѣтить, что всѣ нападенія врага начинаются съ грубѣйшихъ соблазновъ и восходятъ постепенно къ тончайшимъ, едва уловимымъ. Такъ – сперва ожили привязанности къ міру и его благамъ. Затѣмъ разгорѣлись плотскія страсти. Когда то и другое теряетъ силу надъ духомъ, – въ глубинѣ его таится еще тончайшее чувство самомнѣнія, духовной гордости. Къ нему-то, какъ къ послѣднему убѣжищу, врагъ и прицѣпляется. Самое торжество Антонія надъ прежними искушеніями даетъ врагу поводъ къ новому искушенію. Не возгордится ли онъ своимъ торжествомъ, не отнесетъ ли своей побѣды только къ себѣ самому, къ своему нравственному превосходству? «Сколько могучихь подвижниковъ низложилъ я плотскими соблазнами! Но вотъ ты одинъ одолѣлъ меня! Всѣ мои сѣти разорваны, всѣ стрѣлы растрачены попусту! я посрамленъ тобою!..» Такъ говорилъ врагъ, раздувая чувство самомнѣнія, но – подвижникъ ясно усмотрѣлъ врага и воззвалъ изъ глубины души: «Господь мнѣ помощникъ!» (Пс. 117, 7). И духъ зла исчезъ, какъ огнемъ палимый{16}...

Чистые сердцемъ Бога узрятъ. Освобождаясь отъ страстей, душа пріобрѣтаетъ внутренній миръ и неотразимое стремленіе къ Богу. Это вторая степень духовнаго совершенства. Остается только вполнѣ предать себя Господу, чтобы соединиться съ Нимъ навѣки{17}.

«За жизнь свою отдастъ человѣкъ все, что есть у него, говорилъ нѣкогда древній клеветникъ. Но простри руку Свою, и коснись костей его и плоти его, – благословитъ ли онъ Тебя?»

И сказалъ Господь сатанѣ:

«Вотъ онъ въ рукѣ твоей, только душу его сбереги{18}.

Такъ Господь попускаетъ діаволу подвергнуть человѣка самому страшному испытанію – поразить душу страхомъ смерти и конечной гибели и тѣмъ потрясти его вѣру. Приносившій пищу Антонію однажды нашелъ его «на земли лежаща аки мертва», безъ гласа и движенія. Онъ поднялъ его и принесъ въ селеніе. Очнувшись и едва дыша, Антоній произнесъ: «неси меня обратно въ пустыню». Это и было съ его стороны выраженіе рѣшительнаго самоотверженія и готовности на смерть для жизни въ Богѣ... «Готовность на смерть есть всепобѣдное оружіе: ибо чѣмъ еще можно искусить или устрашить имѣющаго ее? Она и считается исходнымъ началомъ подвижничества»{19}...

Немного оправившись, Антоній, послѣ пятнадцатилѣтней жизни вблизи селенія, теперь пожелалъ полнаго безмолвія{20}. Тридцати пяти лѣтъ отъ роду, въ 285 г. оставилъ онъ обитаемыя мѣстности, перешелъ Нилъ и углубился въ пустыню близъ Чермнаго моря. «Отложивши страхъ», шелъ онъ три дня по ужасной пустынѣ и остановился на горѣ Колзимѣ{21}, среди древнихъ развалинъ, гдѣ «за долготу времени и запустѣніе» гнѣздилось множество «гадовъ и зміевъ и скорпіевъ»{22}. «По безжизненнымъ скаламъ, пишетъ русскій путешественникъ, посѣтившій гору св. Антонія, достигли мы наконецъ монастыря. Мы спустились на нѣсколько ступеней въ глубину пещеры, изсѣченной въ скалѣ, гдѣ, какъ сказываютъ, жилъ Антоній и тутъ теперь устроена подземная церковь, имѣющая около 20 аршинъ квадратнаго пространства. Какой видъ открывается съ береговыхъ скалъ на края страшной пропасти! Нилъ между двумя лентами яркой зелени луговъ и пальмовыхъ рощей изливается по неизмѣримому пространству къ обѣ стороны. Съ запада горизонтъ исчезалъ въ необъятной пустынѣ Ливійскихъ песковъ, а съ востока отъ самаго монастыря хребты безжизненныхъ горъ съ песочными насыпями тянутся къ берегамъ Чермнаго моря. Кругомъ монастыря мертвенность неизобразимая – здѣсь нѣтъ ни одного растенія, ни одного источника»{23}... Однако нашлась вода въ колодезѣ, а хлѣбъ дважды въ годъ приносилъ сюда Антонію тотъ же поселянинъ, безмолвно опуская запасъ чрезъ отверстіе въ кровлѣ и немедленно удаляясь{24}. Какіе несъ онъ здѣсь труды и подвиги, и что съ нимъ было – никто не видѣлъ, говоритъ свят. Ѳеофанъ. Но судя по тому, какимъ онъ вышелъ изъ затвора, должно заключить, что это было время созиданія его духа Духомъ Святымъ. Здѣсь тоже происходило, что происходитъ съ гусеницею, когда она завертывается въ куколку. Никто не видитъ, что съ ней дѣлается въ эту пору: она будто замерла. Но между тѣмъ всеоживляющая сила природы дѣйствуетъ въ ней, – и въ свое время изъ куколки вылетаетъ прекрасный разноцвѣтный мотылекъ. Такъ и въ св. Антоніѣ. Никто не видѣлъ: что съ нимъ; но Духъ Божій ни для кого незримо, невѣдомо большею частію и для самого Антонія, созидалъ въ немъ новаго человѣка, по образу Создавшаго его. Когда кончился терминъ созиданія, ему повелѣно было выдти на служеніе вѣрующимъ. И онъ вышелъ, облеченный разнообразными благодатными дарами Св. Духа»{25}.

Дивныя церковныя пѣснопѣнія въ сильныхъ чертахъ изображаютъ великій подвигъ св. Антонія:

«Постника Господня пѣснми почтимъ, яко умертвивша вся прилоги страстей воздержаніемъ и твердымъ терпѣніемъ... и посрамивша зѣло противоборца врага и всю сего гордыню».

«Егда во гробѣ тебе самаго радуяся заключилъ еси, отче, любве ради Христовы, терпѣлъ еси крѣпчайше отъ демоновъ искушенія, молитвою же и благодатію отгналъ еси сихъ»...

«Лести лукавыхъ демоновъ посрамивъ креста силою, уяснилъ еси славу Христову, Антоніе»!

Преобидѣлъ еси плоть и кровь и внѣ міра былъ еси многимъ воздержаніемъ»...

«Умъ владыку надъ страстьми постнически поставивъ, потщался еси хуждшее покорити лучшему и плоть поработити духу»...

«Мракъ прошедъ плоти, тьму отгналъ еси демоновъ, Антоніе»!

«Демоновъ луки и стрѣлы сокрушивъ благодатію божественнаго Духа, и злобу и ловленія ихъ всѣмъ явленно сотворилъ еси... Спасова же креста дѣйство и непобѣдимую явилъ еси силу»...

«Трисолнечнымъ сіяніемъ, всемудре, озаряемъ, злоумное, блаженне, демоновъ свирѣпство и звѣрей зіянія и ранъ болѣзни, якоже пучину, разорилъ еси божественнымъ желаніемъ».

«Молитвами, преподобне, и мольбами приближался непрестанно къ Богу, востеклъ еси къ высотѣ предвзятѣй, демонскихъ сѣтей избѣглъ, богомудре»..

«Весь Богу очистился еси, Антоніе, единъ единому всемудре единяяся добродѣтелію... Земли бо и земныхъ отступивъ, достойно небесное обрѣлъ еси наслажденіе».

«Радуйся, постниковъ началовождь бывый и непобѣдимый поборникъ»{26}!..

Разскажемъ о послѣднемъ періодѣ жизни и великихъ подвиговъ св. Антонія Великаго. Усовершившись въ безмолвіи благодатію Св. Духа, Антоній вышелъ на служеніе ближнимъ и церкви Божіей{27}. «Возможно ли изобразить, пишетъ Аѳанасій Великій, съ какою радостью взирали всѣ на лице его, цвѣтущее, къ удивленію всѣхъ, свѣжестью и красотою? И начали стекаться къ нему въ огромномъ множествѣ, лишь только онъ открылъ къ себѣ доступъ». И онъ сталъ служить всѣмъ разнообразными благодатными дарованіями. «А какихъ даровъ у него не было? – Былъ даръ чудотвореній, даръ власти надъ бѣсами, надъ силами природы и надъ животными, даръ прозрѣнія мыслей, даръ видѣнія происходившаго вдали, даръ откровеній и видѣній»{28}...

Возможно ли исчислить всѣхъ учениковъ великаго Антонія, всѣхъ тѣхъ, которые устремились въ пустыню, чтобы, подъ руководствомъ великаго аввы, достигнуть блаженства Богообщенія? Каменистые скаты и ущелья въ горныхъ хребтахъ по обѣимъ сторонамъ Нильской долины, отъ Нила до Чермнаго моря и древняго Синая съ одной стороны, съ другой – до страшныхъ пустынь Ливійскихъ покрылись келліями подвижниковъ. Ни палящій зной дневной, ни холодъ ночи, ни дикіе звѣри, ни варвары – хищиики – ничто не устрашало ихъ. «На горахъ явились обители, пишетъ Аѳанасій, которыя, подобно храмамъ Божіимъ, наполнились людьми, проводившими жизнь въ пѣніи псалмовъ, въ молитвахъ, постѣ и бдѣніи. То были люди, которые всѣ свои надежды основали въ грядущихъ благахъ вѣчной жизни. Исполненные самоотверженной любви, они непрестанно трудились не столько для прокормленія себя, сколько для бѣдныхъ. Это былъ какъ-бы особый міръ, блаженные обитатели котораго не имѣли другихъ цѣлей, кромѣ правды и благочестія... Кто, взирая на нихъ, не воскликнулъ бы: коль добри доми твои, Іакове, и кущи твоя, Израилю, яко дубравы осѣняющія и яко садіе при рѣкахъ и яко кущи, яже водрузи Господь»!.. И для всѣхъ этихъ подвижниковъ великій Антоній былъ наставникомъ, отцомъ, великимъ образцомъ для подражанія. Его слово было исполнено силы, проникало до глубинъ сердца. «Христосъ явилъ въ немъ врача для всего Египта, пишетъ Аѳанасій. Кто при Антоніи не измѣнилъ своей печали на радость? Кто не отложилъ гнѣва? Кто не забылъ горестей гнетущей бѣдности? Кто не пренебрегъ благами міра? Какой инокъ, утомленный подвигами, не ободрялся вновь, благодаря его слову? Какой юноша, объятый страстями, не обратился къ воздержанію?.. Онъ зналъ, кто страдаетъ какимъ недугомъ, и для всякаго у него находилось пригодное врачество»...

Въ числѣ другихъ наставленій, великій авва раскрывалъ своимъ слушателямъ иногда тайны незримаго міра, не для удовлетворенія суетнаго любопытства, но – единственно изъ желанія нравственной пользы, для предостереженія отъ соблазновъ. «Явленіе святыхъ ангеловъ, говорилъ онъ, тихо и мирно, – наполняетъ душу радостью, восторгомъ, упованіемъ. Съ ними – Господь, источникъ радости. Озаряемый свѣтомъ ангельскимъ, умъ нашъ становится свѣтелъ, ясенъ и спокоенъ. Въ душѣ разгорается желаніе небесныхъ благъ. Она какъ-бы готова соединиться съ блаженными духами, чтобы вмѣстѣ съ ними вознестись на небо... Свѣтлые духи столь кротки, столь милостивы, что, лишь только человѣкъ, въ силу несовершенства своей природы, смутится отъ ихъ необычайнаго свѣта, – они немедленно изгоняютъ изъ сердца всякій страхъ. Не таковы явленія злыхъ духовъ: отъ нихъ въ душѣ раждастся ужасъ, смертельная тоска, равнодушіе къ подвигамъ добра, оживаютъ страсти... Ограждайтесь тогда знаменіемъ креста... Если мы хотя немного попустимъ имъ возобладать надъ собою, то сѣмя зла, которое они посѣятъ въ насъ, укорепится и возрастетъ... Тогда они сами какъ-бы вселяются въ насъ и дѣлаются видимыми въ нашемъ тѣлѣ – въ злыхъ дѣлахъ нашихъ... Не страшитесь однако нападеній ихъ. Сила ихъ сокрушена пришествіемъ Господа на землю. Будемъ въ доброй надеждѣ всегда держать въ умѣ: Господь съ нами – и враги не могутъ сдѣлать намъ зла! Вѣдь они всегда привязываются къ нашимъ же слабостямъ: замѣтятъ страхъ, колебаніе, смущеніе, – и вотъ, подобно ворамъ, бросаются на мѣсто, оставленное безъ стражи, раздуваютъ наши же помыслы, увеличиваютъ наши смущенія и страхъ и повергаютъ душу въ мученіе. Но они бѣгутъ со срамомъ, исчезаютъ какъ дымъ, лишь только замѣтятъ твердость нашего упованія. Помните – все въ рукѣ Божіей, и демонъ не имѣетъ власти надъ душею христіанина»{29}...

Кромѣ назиданія и руководства подвижниковъ, св. Антоній горячо отзывался на общія нужды церкви Христовой. Христіанство того времени переживало тревожное и страшное время послѣдней борьбы съ язычествомъ. Язычество, какъ-бы собравъ послѣднія силы, при Деоклетіанѣ готовилось нанести послѣдній страшный ударъ христіанству. Разразилось такое гоненіе, подобнаго которому, казалось, не было прежде... Въ то же время языческая мудрость истощала послѣднія усилія, чтобы остановить побѣдоносные успѣхи Евангелія. Но гораздо опаснѣе, чѣмъ язычество, вооруженное внѣшнимъ могуществомъ и мудростью міра сего, оказывались внутренніе враги. Поднималось аріанство, которое потомъ воздвигло столько смутъ и треволненій внутри самой церкви...

Во время гоненія Деоклетіана – строгій пустынножитель явился на стогнахъ шумной и обильной всякими соблазнами столицы Египта – Александріи. «Поспѣшимъ, говорилъ онъ, къ славному торжеству братій нашихъ»! Антоній явился среди ужасовъ гоненій великой нравственной силой: онъ ободрялъ св. узниковъ, «во узахъ имъ служа, и на судища съ ними приходя, и предъ мучителей себе представляя, и ясно христіанина себе быти исповѣдуя, и на муки за Христа вдаяся»{30}. Но – «Господь сохранилъ сего мужа для нашего и общаго для всѣхъ блага», говоритъ Аѳанасій{31}.

Не уклонялся великій авва и отъ словесной защиты св. вѣры предъ лицомъ языческой мудрости. Но эта защита была исполнена мира и спокойствія. «Антоній хотя и состарѣлся въ пустыни, говоритъ Аѳанасій Великій, но въ немъ не было и слѣда дикости или грубости. Онъ всегда былъ ласковъ и обходителенъ. Самый видъ его былъ полонъ необыкновенной привлекательности... Въ его лицѣ отражалась чистота души его и обитавшая въ немъ благодать Св. Духа»{32}. Неудивительно, что мудрецы язычества уходили отъ него въ глубокомъ смущеніи, чувствуя въ пустынникѣ силу, превышающую тонкости ихъ діалектики.

«Скажите мнѣ, говорилъ имъ однажды Антоній, скажите, что лучше ведетъ къ истинной мудрости и Богопознанію – умозаключенія или вѣра? Что древнѣе – вѣра или ваши доказательства? Не есть ли вѣра – врожденное свойство души, тогда какъ ваша діалектика – измышленіе человѣческое... Мы вѣрою постигаемъ то, до чего вы стараетесь достигнуть своими умозаключеніями, – вѣрою мы постигаемъ то, чего вы не можете даже выразить языкомъ человѣческимъ... Смотрите – не учившись еллинской мудрости, мы исповѣдуемъ Бога, Творца и Промыслителя міра. Смотрите, какъ наша вѣра исполнена жизни – всюду распространяется, не смотря на противодѣйствія. А вы – обратили ли хотя одного христіанина вашими софизмами къ язычеству? Гдѣ – ваши оракулы? Гдѣ чары Египта? Гдѣ мудрость волхвовъ? Не исчезло ли все это предъ силой Креста? Когда Богопознаніе стало чище? Когда расцвѣло цѣломудріе? Когда исчезъ страхъ смерти? Никто не затруднится отвѣтомъ, видя сонмы мучениковъ, идущихъ на смерть за Христа, видя дѣвъ, соблюдающихъ себя въ чистотѣ»{33}.

Съ глубокою скорбію въ сердцѣ предвидѣлъ святый старецъ бѣдствія церкви отъ возникающаго аріанства. Однажды, находясь среди братіи и по обычаю работая своими руками, онъ воззрѣлъ на небо со слезами. Послышались тяжкіе вздохи и горькій плачъ... Въ трепетѣ братія просили его объяснить причину такой скорби. «О, лучше бы, чада, мнѣ умереть, прежде чѣмъ постигнетъ грядущее зло... Въ церкви Христовой скоро наступитъ, «неисповѣдимое озлобленіе»... Когда въ Александріи начались аріанскія смуты, Антоній возвысилъ свой сильный голосъ противъ пагубной ереси. Онъ писалъ своимъ ученикамъ: «въ наше время явился въ Александріи Арій и вымыслилъ нечестивое ученіе о Единородномъ. Безначальному онъ дерзнулъ положить начало, Безконечнаго и Неограниченнаго сдѣлать конечнымъ и ограниченнымъ... Если человѣкъ согрѣшитъ противъ Бога, кто умолитъ за него? Арій сдѣлалъ великое беззаконіе. Грѣхъ его непростителенъ, и осужденіе его неминуемо»{34}.

Аѳанасій Великій, Архіепископъ Александрійскій, просилъ пустынника выйти изъ пустыни и обличить лжеученіе. И вотъ снова уже восьмидесятилѣтнимъ старцемъ Антоній покинулъ возлюбленное безмолвіе и явился въ Александріи. Появленіе его произвело потрясающее впечатлѣніе на всѣхъ. Антоній ревностно изобличалъ лжеучителей. Его свидѣтельство сопровождалось чудотвореніями. «Какъ много избавилось тогда людей отъ одержанія злыми духами! Сколь многіе получили исцѣленіе! Всѣ жители города, отъ мала до велика, стекались смотрѣть на Антонія. Даже язычники и жрецы устремлялись въ храмы, чтобы взглянуть на человѣка Божія!» Немного дней провелъ Антоній въ Александріи, но велико было число отставшихъ отъ заблужденія. Когда онъ удалялся, самъ Аѳанасій торжественно проводилъ его{35}.

Наконецъ приспѣло время блаженной кончины великаго подвижника. «Имя человѣка, скрывшагося въ неизвѣстныхъ пустыняхъ, Богъ прославилъ въ Африкѣ, Испаніи и Галліи, Италіи и въ самомъ Римѣ», говоритъ Аѳанасій, но самъ славный подвижникъ, озираясь на протекшую жизнь свою, такъ говорилъ о себѣ: «вся протекшая довольно долговременная жизнь моя была не что иное, какъ непрестанный плачъ о грѣхахъ моихъ»{36}. Почувствовавъ приближеніе смерти, Антоній призвалъ къ себѣ особенно любимыхъ учениковъ своихъ и сказалъ имъ слѣдующее: «Наконецъ, любезныя чада, пришелъ часъ, когда я, по слову Божію, долженъ отойти къ отцамъ моимъ. Господь уже зоветъ меня, я самъ уже жажду видѣть небесное. Умоляю васъ, чада сердца моего, не погубите плодовъ долговременнаго подвига вашего... Любите всѣмъ сердцемъ Господа Iисуса Христа. Никогда не забывайте наставленій моихъ... Если вы любите меня, если считаете отцомъ своимъ, если хотите отвѣтить чѣмъ-нибудь пламенной моей любви къ вамъ, – умоляю васъ, не относите тѣла моего въ Египетъ... Погребите меня здѣсь и никому не говорите о мѣстѣ погребенія. Я уповаю, что въ день воскресенія мое тѣло возстанетъ нетлѣннымъ. Милотъ – вотъ эту ветхую одежду, что подо мной, отдайте Аѳанасію за то, что онъ далъ мнѣ новую; другую милоть – епископу Серапіону. Себѣ возьмите власяницу. Прощайте... вашъ Антоній идетъ уже въ путь»... То было 17 Января 355 года.

Прошло три года. Преподобный Иларіонъ посѣтилъ мѣсто подвиговъ великаго Антонія. «Вотъ – мѣсто, гдѣ онъ пѣлъ псалмы, говорили ученики его Исаакъ и Пелузіанъ. Вотъ тутъ молился, здѣсь работалъ. Вотъ это мѣсто отдыха послѣ трудовъ. Эти лозы, эти деревца посажены его рукою... Этотъ дворикъ также онъ самъ устроилъ... Вотъ этотъ небольшой прудъ для орошенія садика выкопанъ съ большимъ трудомъ его же руками. Это – вотъ его заступъ. На этомъ ложѣ онъ скончался... Иларіонъ лобызалъ ложе и съ умиленіемъ смотрѣлъ на все...»{37}

Св. Аѳанасій Великій составилъ жизнеописаніе Антонія и, посылая его инокамъ, писалъ: «старайтесь, братія, тщательно прочитывать эту книгу. Пусть знаютъ всѣ, что Спаситель нашъ прославляетъ прославляющихъ Его и служащимъ Его даруетъ не только Царство небесное, но и земную славу среди пустынь»...{38}

Прославляя великія заслуги св. Антонія, св. Церковь поетъ:

«На земли ангела, и на небесѣхъ человѣка Божія, міра благоукрашеніе, наслажденіе благихъ и добродѣтелей, постниковъ похвалу, Антонія почтимъ: насажденъ бо въ дому Божіи процвѣте праведно, и яко кедръ въ пустыни, умножи паству Христову словесныхъ овецъ, въ преподобіи и правдѣ».

«Исцѣленій тебѣ благодать на недуги различныя дарова и на духи нечистыя Христосъ власть, мудре: естество бо, отче, побѣдивъ, паче естества даровъ причастился еси Духа».

«Новый Моисей бывъ, въ пустыни побѣду на враги и борители поставилъ еси, люди предводя, постниковъ соборъ въ веселіи и новомъ жительствѣ вопіющихъ Владыцѣ священницы, благословите! людіе, превозносите во вся вѣки»!

«Равноангеленъ поживъ на земли, равноангельну обрѣлъ еси свѣтлость: тѣхъ бо Боговиднѣйшимъ сіяніемъ въ причастіи былъ еси. Съ ними же и радуешися всегда, яко божественный пророкъ, яко мученикъ вѣнценосецъ, яко монашествующихъ верховникъ».

«Преподобне отче Антоніе, ты иго Христово на рамена вземъ, доблественнѣ наитіе вражіе попралъ еси и пустыни грады показалъ еси. Сего ради тя вси вѣрою почитаемъ, о всеблаженне, монашествующихъ похвало»...

«На небо текущую возшедъ колесницу, чудне добродѣтелей, достигъ еси краеградіе пощеніемъ, изъ пустыни обходя горняго Іерусалима прекрасная, и отъ болѣзненныхъ подвиговъ достойно почести пріемъ съ небесными радуешися чиноначаліи, всеблаженне, вѣчныхъ благъ наслѣдникъ и царствія житель бывъ»...{39}



Священникъ Μ. I. Хитровъ.



«Московскія Церковныя Вѣдомости». 1895. № 9. С. 84-85; № 11. С. 104-106; № 21. С. 200-202.



{1} Муміями называются тѣла умершихъ, тщательно набальзамированныя для предохраненія отъ разложенія.

{2} Евсевій. Demonstat. Euang. 227.

{3} Созоменъ. Hist. eccles. lib. I. с. 13. Гераклеополь теперь Ahnas.

{4} Vita patruin: «arurae autem erant ei trecentae uberes, et valde optimae. Arura – квадратн. мѣра во сто египетскихъ локтей. Rosweid. Onomasticon ad Vit. Patrum. 1014.1015 Arura равняется тремъ четвертямъ англійскаго акра. Акръ – 889 квадр. cажен.

{5} Аѳанасій. Vita Antonii: Γράμματα μὲν μαθεῖν οὐκ ἠνέσχετο. Но это говорится о греческой учености. Ср. Созомен. 1, 13. Тильемонъ. Мем. Eccles. t. VII, 666.

{6} Матѳ. 19, 21.

{7} Аѳанасій. Vita Antonii. 2, 3.

{8} Дост. сказанія о подвижн. отц. 3, 1

{9} Созоменъ. Hist. Е. L. 1. 13

{10} Служба 17-го января.

{11} Добротолюбіе. т. I. 3.

{12} Четьи-Минеи 17 января.

{13} Созоменъ. Hist. eccles. lib. I. с. 13.

{14} Слова преосв. Ѳеофана.

{15} Изъ слова М. Филарета.

{16} Объ искушеніяхъ св. Антонія см. Vit. Anton, s. Athanas. 39, 40.

{17} «Рѣшительный шагъ въ восхожденіи къ Богу, самое преддверіе Богообщенія есть совершенное преданіе Ему себя». Преосв. Ѳеофанъ. Путь ко спасен. 380.

{18} Іов. гл. II, 4-6.

{19} Добротолюбіе, т. I. 8.

{20} «На пути къ живому Богообщенію стоитъ неминуемо безмолвіе, если не всегда какъ извѣстный образъ подвижническаго житія, то всегда какъ состояніе, въ коемъ внутрь собранный и углубленный духъ, огнемъ Духа божественнаго, возводится къ серафимской чистотѣ и пламененію къ Богу и въ Богѣ». Путь ко спасенію. 386.

{21} По древнему дѣленію Египта, въ Афродитопольскомъ округѣ къ востоку отъ Нила. См. Іероним. т. I. Vit. Hilar Также – Description de l'Égypte faites pendant l'expédition de l'armée française. T. IV. p. 420. 1821.

{22} Tо были развалины стараго военнаго укрѣпленія. См. Четьи-Минеи 17 января.

{23} Норовъ. Путешествіе по Египту и Нубіи. Часть II. 344–349.

{24} «Обыкоша бо тамо чрезь цѣлый годъ предержатися хлѣбы нерастлѣвы», разумѣется, вслѣдствіе чрезвычайной сухости воздуха. Четьи-Минеи 17 января.

{25} Добротолюбіе. т. I. 9.

{26} Служба 17 января.

{27} Еп. Ѳеофанъ: «Не всѣ безмолвники оставляются Богомъ въ безмолвіи навсегда. Достигающіе чрезъ безмолвіе безстрастія и чрезъ то удостоивающіеся преискренняго Богообщенія и Боговселенія изводятся оттуда на служеніе ищущимъ спасенія и служатъ имъ, просвѣщая, руководя, чудодѣйствуя. И Антонію Великому, какъ Іоанну въ пустынѣ, гласъ былъ въ его безмолвіи, изведшій его на труды руководства другихъ на пути спасенія, – и всѣмъ извѣстны плоды трудовъ его. То же было и со многими другими. Выше сего состоянія апостольскаго мы не знаемъ на землѣ». Путь ко спасенію. 392.

{28} Добротолюбіе. т. I. 9.

{29} Изъ писемъ св. Антонія къ инокамъ.

{30} Четьи-Минеи на 17 явваря.

{31} Аѳанасій. Vita Antonii. 46.

{32} Тамъ же. 73. Созоменъ: «Антоній былъ пріятенъ для собесѣдниковъ и мягокъ въ разговорѣ, хотя бы предметъ разговора и былъ спорный. Какъ-то мудро, ему одному свойственными оборотами рѣчи, онъ укрощалъ разгоравшійся споръ и давалъ бесѣдѣ тонъ умѣренности. Отклоняя собесѣдниковъ отъ горячности, онъ умѣлъ приводить ихъ въ мирное настроеніе духа».

{33} Аѳанасій. Vita Antonii. 72-80.

{34} Письмо Антонія къ инокамъ.

{35} Аѳанасій. Vita Antonii. 69-70.

{36} Письмо Антонія къ инокамъ – седьмое.

{37} Іеронимъ. Vita s. Hilar. 26. Объ ученикахъ св. Антонія см. у Руфина – Hist. eccles. lib. I. с. 13.

{38} Аѳанасій. Vita Antonii. 94.

{39} Служба 17 Января.
 

※ ※ ※

Тропарь преп. Антонію, гласъ 4-й:

Ревнителя Илію нравы подражая,/ Крестителю правыми стезями послѣдуя,/ отче Антоніе,/ пустыни былъ еси житель/ и вселенную утвердилъ еси молитвами твоими./ Тѣмже моли Христа Бога// спастися душамъ нашимъ.

Кондакъ, гласъ 2-й:

Житейскія молвы отринувъ,/ безмолвно житіе скончалъ еси,/ Крестителя подражаяй всякимъ образомъ, преподобнѣйшій,/ съ нимъ убо тя почитаемъ,// отцевъ начальниче, Антоніе.