Сегодня Св. Православная Церковь празднует память всех всех преподобных, мужей и жен, в подвиге поста и благочестия просиявших. Сырная суббота — это особенный и единственный день в году, когда совершается память всех угодивших Богу монашествующих. Как напутствие перед прохождением подвига великого поста Св. Церковь предлагает нам жития всех тех, кто подвигом постным вошел в «рай сладости», наслаждаясь ныне Небесного Царствия. Этот древний праздник объединил памяти множества святых разных стран и народов, причем для некоторых из них этот день остался единственным днем их гласного церковного поминовения. На утрени Собору всех преподобных положен особый канон, написанный преподобным Феодором Студитом, в котором в алфавитном порядке перечисляются преподобные отцы и жены древности. — Ред.

Къ именамъ многихъ св. подвижниковъ (Антонія, Евфимія, Ѳеодосія, Іоанникія, Арсенія и др.) Церковь присоединяетъ названіе «великій». Хотя въ гражданской исторіи объ этихъ «великихъ» людяхъ и не упоминается, однако названіе это дано имъ Церковію по праву. Главное величіе человѣка заключается въ силѣ его духа, и такое величіе и проявляли въ себѣ подвижники. Это — люди, которые избираютъ себѣ единую цѣль жизни, единый путь — Христа. Всѣ свои стремленія, помыслы и дѣянія они направляютъ къ тому, чтобы приготовить своего внутренняго человѣка ко вселенію въ него Христа. Снѣдаемые желаніемъ Божественнаго, распаляемые стремленіемъ къ истинному свѣту и вѣчной жизни, они оставляютъ все, что можетъ задерживать ихъ на избранномь пути. Чтобы жизнь ихъ не проникалась суетою, удаляющею отъ Христа, чтобы предметы земные не овладѣли ихъ сердцемъ, они оставляютъ шумный свѣтъ и удаляются въ пустыню. Но такъ какъ «отъ себя никуда не уйдешь», и слѣдовательно и въ пустынѣ у человѣка могутъ изъ сердца исходить «помышленія злая», то подвижники ведутъ упорную и ожесточенную брань съ нечистыми помыслами и распинаютъ плоть свою со страстми и похотми. Въ этой борьбѣ ветхій, плотской человѣкъ, тлѣющій въ похотяхъ прелестныхъ, умираетъ и въ нихъ обновляется новый духовный, созданный по образу Божію. Жизнь ихъ теперь всецѣло управляется духомъ. Всякое слово ихъ, всякій взглядъ, каждое дѣйствіе, мысли, чувство, — все это проникнуто духомъ, который все земное преобразуетъ въ духовное во Христѣ и приноситъ обильный плодъ духовный: любы, радость, миръ, долготерпѣніе, благость, милосердіе, вѣру, кротость, воздержаніе (Гал. 5, 22-23).

Такова внутренняя сторона жизни св. подвижниковъ. А вотъ нѣсколько чертъ изъ ихъ внѣшняго быта.

Подвижники жили въ безлюдныхъ пустыняхъ, въ дремучихъ лѣсахъ, въ глубокихъ пещерахъ и на безплодныхъ скалахъ. Нерѣдко лѣтъ 30-40 и больше они не видали ни одного человѣка. Впрочемъ, многіе изъ нихъ, избѣгая совершеннаго уединенія, жили по два, по три и въ недальнемъ разстояніи другъ отъ друга. Въ субботніе и воскресные дни они сходились въ одно мѣсто для пѣнія псалмовъ и по цѣлымъ ночамъ стояли на молитвѣ. Если и вступали въ бесѣду, то вся бесѣда ихъ состояла въ рѣшеніи вопросовъ касательно внутренняго состоянія ихъ духа; всѣ разговоры ограничивались взаимными наставленіями, какъ въ томъ или въ другомъ случаѣ хранить свое сердце, какъ вести борьбу съ искушеніями, какъ умножить труды и подвиги. Послѣ недолгихъ свиданій, опять отходя на безмолвіе, они погружались въ созерцаніе, съ глубокимъ вниманіемъ слѣдя за всѣми своими мыслями и чувствами и стремясь достигнуть состоянія безстрастія. Для этого они соблюдали строгій постъ и обрекали себя на разныя лишенія. Многіе изъ нихъ впродолженіе сорока дней не вкушали пищи. Были добровольные страдальцы, которые носили тяжелыя желѣзныя вериги. Иные въ самый жаркій полдень выходили къ болотистымъ мѣстамъ и отдавали тамъ пить кровь свою лютымъ мухамъ африканскимъ. Нѣкоторые, испытывая сильныя искушенія, зажигали костеръ сухихъ вѣтвей, повергались въ огонь и спрашивали себя «горячо ли?» и сами отвѣчали: «горячо, помни же огнь геенскій и бойся грѣха». Постомъ и трудами они до того изсушали плоть свою, что на иныхъ оставались однѣ кости, да кожа. Платье ихъ отъ долговременной носки само спадало съ плечъ, и отшельники нерѣдко оставались безъ покрова подъ знойнымъ небомъ Африки и подъ холодными и сырыми ночами Азіи.

Вотъ противъ этихъ-то тѣлесныхъ подвиговъ и возстаютъ по преимуществу противники подвижническаго житія. Тѣло, говорятъ они, твореніе Божіе, дано человѣку Самимъ Богомъ; слѣдовательно, удовлетвореніе тѣлесныхъ потребностей такъ же законно и необходимо, какъ и душевныхъ потребностей, и о тѣлѣ нужно столь же заботиться, какъ и о душѣ, ибо только въ здоровомъ тѣлѣ можетъ быть здоровый духъ. А подвижники, вмѣсто этого, всячески изнуряютъ свое тѣло!

Но вѣдь тѣло, хотя и твореніе Божіе, однако взято Богомъ изъ персти земной, тогда какъ душа есть дыханіе Вседержителево, и въ ней то и заключается образъ Божій и величіе человѣка по сравненію съ прочими тварями. Посему странно уравнивать въ правахъ духъ и тѣло; тѣло только орудіе души, и о немъ нужно заботиться лишь въ той мѣрѣ, насколько оно необходимо для дѣятельности духа: на удовлетвореніе тѣлесныхъ потребностей нужно смотрѣть какъ на средство, а не какъ на цѣль, иначе попеченія о плоти превратятся въ похоти (Рим. 13, 14). Если древніе и говорили, что только въ «здоровомъ тѣлѣ здоровый духъ», то не нужно забывать, что изреченіе это принадлежитъ язычникамъ, которые принижали духъ и возвышали плоть; да и означаетъ оно, собственно говоря, то, что въ здоровомъ тѣлѣ и духъ здоровый, т. е. крѣпкій, мужественный, а вовсе не то, чтобы въ здоровомъ тѣлѣ находились глубокій умъ, отзывчивое и доброе сердце, горячее религіозное чувство и т. п. качества духа, столь цѣнныя для христіанъ.

Итакъ, упрекъ подвижникамъ, что они заботятся больше о душѣ, а не о тѣлѣ, только дѣлаетъ имъ честь: объ этомъ долженъ заботиться и всякій истинный христіанинъ. Неоснователенъ упрекъ и въ томъ, что они въ своихъ подвигахъ идутъ противъ своей природы тѣлесной и ея законныхъ потребностей. Одинъ подвижникъ (преп. Пименъ) сказалъ: «мы научились умерщвлять не тѣло свое, но страсти, живущія въ тѣлѣ». Подвижники идутъ не противъ природы и ея законныхъ требованій, а противъ ея разстройства и особенно противъ развращенной воли человѣка, неспособной держать его при удовлетвореніи потребностей въ должныхъ границахъ. Что въ природѣ человѣческой есть разстройство, и что съ нимъ нужно бороться это едва ли требуетъ подробныхъ доказательствъ. Все въ природѣ, говоритъ Преосвящ. Амвросій въ словѣ объ аскетизмѣ, имѣетъ нужду въ пищѣ и питіи, но одинъ только человѣкъ обращаетъ и то и другое въ наслажденіе, доходящее до страсти, и утучняетъ себя пищею и питіемъ до потери здоровья и самообладанія. Все въ природѣ имѣетъ нужду въ отдыхѣ и снѣ, но одинъ человѣкъ обращаетъ сонъ въ нѣгу, просыпаетъ срокъ, назначенный для дѣятельности. Все живущее въ природѣ имѣетъ инстиктъ продолженія рода, но одинъ человѣкъ обращаетъ этотъ инстинктъ въ источникъ пороковъ и болѣзней. Итакъ, ужели не нужно умерщвлять плоти, изсушатъ въ ней почву, на которой можетъ возникнуть и разростись нечистое семя грѣха?! Всякая уступка въ пользу плоти сопровождается вредомъ для духа. Имѣя это въ виду, подвижники ѣдятъ и спятъ мало, чтобы не дать отучнѣть и отяжелѣть тѣлу и не развести въ немъ гнѣзда лѣности и сладострастія, чтобы не сдѣлать изъ него гнилаго болота, изъ котораго непрестанно поднимались бы въ область духа вредныя испаренія праздныхъ и нечистыхъ мечтаній и вожделѣній. Въ видахъ воздержанія подвижники суровую пищу предпочитаютъ роскошной и лакомой и остерегаются употреблять вино, которое волнуетъ кровь и возбуждаетъ страсти. Они избѣгаютъ зрѣлищъ, игръ, праздныхъ бесѣдъ и развлеченій, потому что все это прерываетъ строгое настроеніе ума, разслабляетъ духъ, наполняетъ воображеніе и память пустыми образами и воспоминаніями. Они отрекаются отъ имѣній, отъ супружества, чтобы житейскія заботы не связывали ихъ въ служеніи Богу.

Говорятъ: все это еще болѣе или менѣе понятно. Но зачѣмъ жесткія власяницы и тяжелыя вериги? Зачѣмъ столпы и многолѣтнее стояніе на нихъ? Зачѣмъ жизнь подъ открытымъ небомъ, лежаніе на голой землѣ, питаніе травою и кореньями? Зачѣмъ непрестанныя колѣнопреклоненія и денно-нощныя молитвословія?.. Но вѣдь сильныя и застарѣлыя болѣзни и врачуются сильными средствами. Мудрено ли, что ревнители духовной чистоты въ борьбѣ разгорѣвшагося духа съ застарѣлыми грѣховными навыками и страстями и особенно въ началѣ этой борьбы прибѣгали къ сильнымъ средствамъ и нерѣдко чувствомъ боли и тѣлесныхъ страданій отвлекали свое вниманіе отъ прираженій грѣховныхъ. Только тотъ, кто не принимался за борьбу со страстями, не знаетъ, какихъ усилій и подвиговъ стóитъ эта борьба.

Противники подвижническаго житія любятъ говорить еще: зачѣмъ подвижники убѣгаютъ отъ міра? Легко спасаться въ пустынѣ, гдѣ нѣтъ ни искушеній, ни соблазновъ, ни развлеченій, ни заботъ. Гораздо бóльшая награда была бы имъ, если бы они спасались среди шумнаго міра.

Изъ вышесказаннаго видно, легко ли спасаться въ пустынѣ, гдѣ подвижники вступаютъ въ брань не съ плотію и кровію только, но съ міродержателями тмы вѣка сего, съ духами злобы поднебесной (Ефес. 6, 12). А лучше, говоритъ св. Іоаннъ Лѣствичникъ, имѣть борьбу съ людьми, нежели съ бѣсами, потому что люди хотя иногда ожесточаются и не покаряются, но потомъ опять смягчаются и повинуются; бѣсы же никогда не перестаютъ противъ насъ злобствовать и неистовствовать. Что же касается обѣщанія бóльшей награды за спасеніе въ мірѣ, то тотъ же св. Іоаннъ Лѣствичникъ приписываетъ такія слова и мысли внушенію искусителя, который хитрымъ обѣщаніемъ бóльшихъ наградъ хочетъ отвлечъ насъ совсѣмъ отъ пути спасенія [1]. Истинно подвизающіеся заботятся не о наградахъ, а о томъ, чтобы очистить себя отъ страстей. Само собою разумѣется, что можно и въ мірѣ спастись: не мало святыхъ, которые, живя въ мірѣ, угодили Богу. Но сосчитай, говоритъ Преосвящен. Гермогенъ, если можешь, угодившихъ Богу въ мірѣ и въ уединеніи, и ты увидишь, что въ пустынѣ больше угодниковъ Божіихъ [2]. И это понятно: въ мірѣ такъ много суеты и крушенія духа, такъ много случаевъ и поводовъ привязываться къ землѣ и забывать о небѣ! Что же страннаго въ томъ, если св. подвижники покидали шумный міръ и стремились уединиться. Насколько уединеніе важно для сосредоточенной и внимательной дѣятельности, это, думается, легко понять. Ученикъ, когда хочетъ основательно приготовить урокъ, уходитъ отъ семьи въ уединенную комнату. Ученые и художники, когда берутся за работу, требующую напряженія духа, любятъ уединяться до совершеннаго отчужденія отъ всякихъ шумныхь развлеченій и глубокомысленные ученые труды свои и художественныя произведенія выносятъ изъ тиши уединенія, а отнюдь не среди шума толпы и суеты общественной жизни. На сколько при этомъ они стремятся къ полной сосредоточеннности и стараются избѣгать даже незначительныхъ впечатлѣній, видно изъ того, что нѣкоторые философы имѣли привычку даже днемъ заниматься съ закрытыми ставнями при свѣтѣ лампы. А о Декартѣ сообщаютъ напримѣръ, что онъ имѣлъ привычку, обдумывая философскіе вопросы, лежать въ постели по 10 час. въ сутки и при томъ съ опущенными шторами и закрытыми ставнями, потому что въ этомъ покойномъ положеніи умъ его былъ дѣятельнѣе и сильнѣе, нежели когда его развлекали внѣшнія впечатлѣнія [3]. Если даже отвлеченное мышленіе требуетъ такого уединенія отъ внѣшнихъ впечатлѣній, то тѣмъ болѣе потребность въ этомъ должны чувствовать подвижники.

Умное созерцаніе Божественнаго, къ которому они стремились, требовало полнаго удаленія отъ мірскихъ соблазновъ, безраздѣльной сосредоточенности духа, совершенной неразсѣянности его. А все это возможно въ обществѣ лишь на самое короткое время и мимоходомъ, въ полномъ же своемъ видѣ оно возможно лишь въ удаленіи отъ общества. Это и побуждало подвижниковъ къ уединенію, къ отшельничеству изъ міра. И вотъ подвижникъ оставляетъ міръ и идетъ въ пустыню, такъ какъ въ ней полнѣе можетъ разгораться его пламенная любовь къ Богу. Какъ рыба можетъ жить только во влагѣ, такъ и монахъ можетъ жить и возрастать только въ пустынѣ, говоритъ св. Антоній Великій. Въ пустынѣ все располагаетъ отшельшика къ богомыслію. Ясный день, который въ мірѣ такъ часто манитъ людей на гулянье и развлеченія, пустыннику говоритъ о любви Отца небеснаго, Иже Солнце Свое сіяетъ на злыя и благія (Матѳ. 5, 45). Лѣсъ, вода, птицы, звѣри, — все это располагаетъ его къ служенію Богу. Онъ смотритъ на деревья и думаетъ: эти деревья ростутъ все выше и выше отъ земли; мнѣ ли, созданному Господомъ для неба, пресмыкаться сердцемъ по землѣ? Смотритъ на ручей и думаетъ: о если бы и моя жизнь текла такъ мирно, такъ свѣтло, какъ течетъ этотъ ручеекъ! О если бы камни преткновенія и соблазна не возмущали души моей, какъ не возмущаютъ ручейка камни, лежащіе на днѣ его! Смотритъ на птицъ небесныхъ, слышитъ, какъ онѣ съ ранняго утра до поздняго вечера поютъ пѣснь своему Создателю, — и думаетъ: я ли, ради котораго Слово Божіе стало плотію, я ли перестану возносити слово хвалы и благодаренія Своему Творцу, Промыслителю и Искупителю? [4]

Такъ пустыня лучшее мѣсто для молитвы и богомыслія, и вотъ посему-то въ нее и удалялись св. подвижники для спасенія своей души.


Есть и еще возраженіе, которое часто приводится противниками иноческаго житія. Говорятъ, что подвижники, какъ и всѣ иноки, — эгоисты, — люди, которые заботятся только о своемъ спасеніи, которые ради своего блага уходятъ изъ міра и покидаютъ общество, не хотятъ быть полезными для него; они — мертвые члены рода человѣческаго.

Отчего же, однако, мы не считаемъ эгоистами и не осуждаемъ, а напротивъ относимся съ глубокимъ уваженіемъ къ ученымъ труженикамъ, которые, ради служенія своей наукѣ отказываются отъ міра, его удовольствій и радостей, отъ шумныхъ свѣтскихъ собраній и зрѣлищъ, становятся чуждыми житейскимъ хлопотамъ, заключаются въ свой ученый кабинетъ и тамъ свободно безъ помѣхъ предаются своимъ любимымъ научнымъ занятіямъ. Вѣдь отреклись же они отъ міра? И однако, самъ міръ признаётъ, что они приносятъ ему пользу учеными трудами. Пользу приносятъ ему и св. подвижники. Правда, они отрекаются отъ міра, умираютъ для него, чужды его жизни и интересамъ, но какимъ? Они умираютъ для зла, въ которомъ лежитъ міръ; они становятся безучастными къ тому, что мѣшаетъ служенію правдѣ и истинѣ: къ мірскому стяжанію, къ честолюбивой погонѣ за внѣшними достоинствами, къ похваламъ и оскорбленіямъ. Такъ, когда однажды къ Арсенію Великому пришли сказать, что ему досталось большое наслѣдство, онъ отвѣтилъ: «скажите, что Арсеній давно уже умеръ для міра». А о Макаріи Египетскомъ разсказываютъ, что онъ велѣлъ одному своему ученику идти на кладбище и тамъ сначала поносить мертвецовъ, а потомъ хвалить ихъ. Когда ученикъ возвратился, Макарій спросилъ его: «что тебѣ сказали мертвецы»? «Ничего», отвѣчалъ тотъ. «Такъ и ты будь мертвъ: когда злословятъ тебя, молчи и не сердись; когда хвалятъ, не превозносись, будь какъ мертвый, и спасешься».

Вотъ въ какомъ смыслѣ подвижники отрекаются отъ міра, а не въ томъ, чтобы порывать всякія, хотя бы и нравственно благодѣтельныя связи съ людьми. Отшельники приносили и приносятъ міру великую пользу. Находясь и въ пустнынѣ, они служатъ спасенію и благоденствію мірскихъ людей, во первыхъ, своими горячими молитвами за міръ. Люди мірскіе, постоянно занятые земными заботами, по недосугу, а чаще по разсѣянности духа, съ трудомъ располагаются къ молитвѣ и потому имѣютъ большую нужду въ молитвахъ другихъ за нихъ. Подвижники, освобожденные отъ многихъ земныхъ заботъ, молятся не о себѣ только, но и о ближнихъ и своими чистыми молитвами низводятъ на грады и веси благословеніе и милость Божію и отводятъ отъ нихъ удары праведнаго суда Господня. Правда, многіе изъ насъ, по своей привязанности къ чувственнымъ и земнымъ благамъ, не цѣнятъ и не понимаютъ значенія для міра молитвъ св. подвижниковъ. Но вѣдь и слѣпорожденные не цѣнятъ и не понимаютъ, что такое солнечный свѣтъ, и однако онъ ни мало не теряетъ отъ этого своей цѣнности.

Подвижники, далѣе, своею строгою, святою жизнію и своими мудрыми наставленіями производятъ самое благотворное вліяніе на людскую нравственность. Свѣтильникъ не остается подъ спудомъ, а ставится на свѣщникѣ, чтобы свѣтить людямъ (Лук. 11, 33), и не можетъ градъ укрытися верху горы стоя (Матѳ. 5, 14). Отшельники покидаютъ міръ, но самъ міръ ищетъ ихъ. Къ нимъ стекаются алчущіе и жаждущіе правды. Они ждутъ отъ подвижниковъ наставленія и вразумленія, и не вотще бываютъ ихъ ожиданія. На первый взглядъ вамъ не кажется въ рѣчахъ старцевъ ничего необыкновеннаго. Но вы слышите проповѣдника, отрекшагося отъ мірскаго, кому не нужны болѣе ни слава міра сего, ни его богатства, ни удобства жизни, ни все то, чтó обыкновенно побуждаетъ людей льстить, лицемѣрить, скрывать истину. Предъ вами учитель, который тяжелыми подвигами своей жизни и непрестанною борьбою со своими страстями и похотями уже вполнѣ утвердился въ томъ, чтобы служить одной только правдѣ и говорить ее въ глаза каждому, не боясь ни прещеній, ни угрозъ, ни наказаній. Предъ вами говоритъ человѣкъ, достигшій высокой степени нравственнаго совершенства, по справедливости называемый «ангеломъ во плоти». Ему извѣстны всѣ тайные изгибы души человѣческой. Слово его проникнуто духомъ и жизнію, исполнено благодати; наставленія его провѣрены продолжительнымъ опытомъ собственной жизни. Неудивительно посему, что наставленія подвижниковъ производятъ чудеса нравственнаго обновленія людей, и что люди жаждутъ словъ «учителей благихъ». Къ подвижникамъ (и древнимъ — Антонію, Ѳеодосію, Пахомію, Макарію Египетскому, и русскимъ — Ѳеодосію, Сергію Радонежскому, Тихону Задонскому, Амвросію Оптинскому) со всѣхъ сторонъ стекаются толпы народа, и не простецовъ только, но и знатныхъ, и ученыхъ; около нихъ поселяются сотни учениковъ. И вотъ пустыня процвѣтаетъ, безлюдное мѣсто даетъ бытіе многолюдному селенію. Образуется монастырь, который нерѣдко устрояетъ на свои небогатыя средства больницы, страннопріимницы, школы, а въ годины общественныхъ бѣдствій и самъ жертвуетъ всѣмъ, и другихъ располагаетъ къ тому же и является оплотомъ вѣры и опорою отечества (какъ, напримѣръ, Троице-Сергіева Лавра въ смутное время). Если люди, преданные чувственному и земному, не могутъ понять духовныхъ благъ, оказываемыхъ міру подвижниками, то пусть они оцѣнятъ хотя эти видимыя и открытыя благотворенія отшельниковъ. Если міръ и это отвергаетъ, то онъ отвергаетъ свою собственную пользу.

Можно ли послѣ этого говорить, что подвижники мертвые и безполезные члены общества, что они заботятся только о своемъ спасеніи и не проявляютъ любви къ ближнимъ? Вѣдь признаёмъ же мы ихъ достигшими высокой степени нравственнаго совершенства. А развѣ мыслимо было бы это совершенство, если бы у нихъ не было такой важной добродѣтели, какъ любовь къ ближнимъ? Для кого эти разсужденія покажутся малоубѣдительнымии, тотъ пусть послушаетъ примѣровъ.

Одинъ подвижникъ, преп. Агаѳонъ, до того любилъ ближнихъ, что если кто, войдя въ его келью, останавливалъ вниманіе на какой-нибудь вещи, то преподобный умолялъ его взять ее себѣ и не отпускалъ до тѣхъ поръ, пока тотъ не исполнялъ его просьбы. Онъ до того любилъ людей, что иногда говаривалъ: «о, если бы я могъ отдать прокаженному свое здоровое тѣло». И это не были одни только слова. Вотъ, напримѣръ, какой случай былъ однажды съ нимъ. Шелъ онъ изъ пустыни въ городъ для продажи небольшихъ сосудовъ его издѣлія. На пути встрѣтилъ онъ прокаженнаго, который сказалъ ему: «старецъ, снеси меня туда, куда ты идешь». Агаѳонъ донесъ его до города. Но тотъ велѣлъ ему положить его на томъ мѣстѣ, гдѣ будутъ продаваться сосуды. Когда преподобный продалъ одинъ сосудъ, прокаженный сказалъ: «отдай мнѣ деньги». Агаѳонъ отдалъ. Тоже повторилось при продажѣ и остальныхъ сосудовъ, такъ что всѣ деньги перешли въ руки прокаженнаго. Когда преподобный началъ собираться въ обратный путь, прокаженный сказалъ: «снеси меня туда, откуда взялъ». Старецъ покорно принесъ его на прежнее мѣсто. Тогда прокажешшй сказалъ ему: «благословенъ ты, Агаѳонъ, отъ Господа на небѣ и на землѣ», — и сталъ невидимъ, ибо это былъ ангелъ Божій.

О другомъ подвижникѣ, преподобномъ Серапіонѣ, разсказываютъ слѣдующее. Однажды ему нужно было идти въ Александрію. Время было холодное. Бѣдная одежда едва прикрывала изнуренное подвигами тѣло старца. Но вотъ идетъ ему на встрѣчу нищій, который, не имѣя одежды, весь дрожитъ отъ холода. «Какъ подумалъ Серапіонъ, я — монахъ и подвижникъ — останусь въ одеждѣ, а этотъ нищій — братъ мой — будетъ умирать отъ холода? Не осудитъ ли меня Господь на страшномъ судѣ, если я не окажу теперь помощи»? Съ этими мыслями старецъ тотчась снялъ съ себя одежду и отдалъ ее нищему. Нагой сѣлъ онъ у дороги, держа въ рукахъ единственную теперь свою собственность небольшое Евангеліе. Скоро показался одинъ путешественникъ, знавшій Серапіона. Увидя его въ такомъ положеніи и думая, что его ограбили разбойники, путникъ съ сожалѣніемъ спросилъ старца: «кто такъ безжалостно раздѣлъ тебя, отче»? «Оно меня раздѣло», отвѣчалъ Серапіонъ, указывая на Евангеліе. Въ другой разъ Серапіонъ встрѣтилъ человѣка, котораго заимодавцы мучили за долгъ, тогда какъ онъ подпалъ этому несчастію безъ вины и имѣлъ многочисленное семейство. Сердце человѣка Божія не вытерпѣло при видѣ страдальца: онъ немедленно продалъ въ уплату долга и ризу свою и Евангеліе, а самъ нагой пришелъ въ свою келью. «Гдѣ же риза твоя, отче?» спросилъ его ученикъ. «Я послалъ ее впередъ, отвѣчалъ старецъ, туда, гдѣ всѣмъ намъ кроютъ и шьютъ платье». «А твое Евангеліе?» «И оно теперь тамъ же». Ученикъ изумился и выразилъ сожалѣніе. «А не оно ли, сказалъ старецъ, постоянно твердило мнѣ: продай все и раздай Христа ради нищимъ. Теперь только я правъ предъ нимъ, когда не пожалѣлъ и его»! «Тотъ же Серапіонъ, услышавъ объ одномъ человѣкѣ, что онъ благочестивъ, но держится Манихейской ереси, оставилъ любимую пустыню, пошелъ и нанялся къ этому человѣку въ работники и служилъ ему до тѣхъ поръ, пока не убѣдилъ его оставить ересь [5]. Бывали и такіе старцы, которые даже продавали себя, чтобы выручить другого изъ бѣды.

Да и вообще, многія пустыни процвѣтали подвижниками, подобными Агаѳону и Серапіону. А часто ли въ мірѣ встрѣтишь подобную любовь?

Но довольно. Думается, что сказаннаго достаточно, чтобы видѣть всю высоту и величіе подвижнической жизни и всю несправедливость нареканій на нее. Великое часто подвергается насмѣшкамъ и порицанію со стороны людей мелкихъ. Удивляться ли, что и св. подвижники испытываютъ туже участь отъ людей, которые, не взирая на свою скудость и слабость понятій о предметахъ духовной жизни, берутся судить и отвергать то, чего и сами не понимаютъ. Еще Апостолъ Павелъ сказалъ, что душевный человѣкъ не принимаетъ того, чтó отъ Духа Божія, потому что онъ почитаетъ это безуміемъ, и не можетъ разумѣть, ибо о семъ надобно судить духовно (1 Кор. 2, 14). А кто судитъ доховно, тотъ не затруднится приложить къ св. подвюкникамъ слова того же Апостола: по пустынямъ и горамъ, по пещерамъ и ущеліямъ земли скитались въ милотяхъ и козіихъ кожахъ, терпя недостатки, скорби и озлобленія, тѣ люди, которыхъ весь міръ не былъ достоинъ (Евр. 11, 37-38).

Архимандритъ Тихонъ (Беллавинъ). О подвижничествѣ. // «Странникъ», духовный журналъ. 1897. Томъ II. С. 219-229.

___________
[1] Монаш. жизнь по изреч. св. опис. вып. 1, 6.
[2] Минуты паст. досуга, т. II, 25.
[3] Прав. Обозр. 1877 г. Декабрь. 647.
[4] Еп. Гермогенъ, Минуты досуга, т. II, 33-34.
[5] То же дѣлали и другіе подвижники. Такъ, преп. Пафнутій (Гераклейскій), услышавъ о нѣкоей великой грѣшницѣ Таисіи, губившей и себя, и другихъ своею красотою, покинулъ пустыню, явился къ ней и умолилъ ее оставить путь грѣха. Разсказъ объ этомъ, исторически искаженный, передается во французскомъ романѣ «Александрійская куртизанка», который въ переводѣ на русскій языкъ былъ приложенъ къ «Историческому Вѣстнику» за 1891 г.